Том 14. М-р Моллой и другие
Шрифт:
— Ничего.
— Ты как будто подпрыгнул.
— А, ты об этом? Так, мелкая судорога. Она уже решила, куда переедет?
— Нет, еще думает.
— Ага!
— Что «ага»?
— Просто «ага». Итак, мы находимся у центрального входа в усадьбу. Что дальше делать? Я смело иду вперед?
— Лучше подожди. Я скажу ей, что ты здесь.
Салли прошла через залу, постучала в дверь, скрылась внутри и снова показалась снаружи.
— Она просит тебя зайти. Наступила пауза.
— Ну что ж, Фредди, — сказала Салли.
— Ну что ж, Салли, — сказал Фредди.
— Наверное, мы видим друг друга в последний раз.
— Не надо загадывать.
— Думаю, что это так.
— Может быть, сходим куда-нибудь на днях? Прошвырнемся там, пообедаем…
— Ой, Фредди! Ну зачем это нужно?
— Кажется, я тебя понял. Пока-пока?
— Да. Прощай, Фредди.
— Прощай.
— Не заставляй мисс Йорк долго ждать. Она стала немного нервничать, после того как решилась на свой отважный поступок, — промолвила Салли и поспешила в летнюю кухню, чтобы вдоволь и без оглядки наплакаться. Она понимала, что поступает разумно, но ее никак не покидало чувство, будто сердце разрывает на кусочки стая голодных и бездомных кошек, — испытание, рядом с которым подавляющее большинство жизненных невзгод заметно бледнеет.
Первое впечатление Фредди от любимого автора мистера Корнелиуса, создавшего «Только во имя любви», «Вереск на холмах», «Милую мою Дженни Дин» и множество других творений, было подобно хлесткому удару промеж глаз мокрой рыбиной. Он попятился и заморгал. Логика и знание жизни подсказывали, что его ждет хилое, хлипкое, очкастое создание, которое будет застенчиво улыбаться, утомляя воображение запахом лаванды и видом покрывал с подзорами. Лейла Йорк во плоти разительно отличалась от навязанного ей образа. Это была крупная женщина, на вид — сорока с небольшим, с лицом пригожим и добродушным. Многое роднило ее облик с чертами русской императрицы Екатерины. Что же касается голубых, ясных, пронзительных глаз, то они явно могли обойтись без очков.
— Приветствую! — сказала она голосом, который живо напомнил ему старшину, проводившего с ними строевые учения в школе: тому стоило гаркнуть «смирно!», и по всей школе начинали дребезжать стекла. — Это вы Виджен?
— Совершенно верно.
— Шусмит звонил мне и сказал, что вы везете бумаги. Только, клянусь головой, вы забыли их в поезде.
— Нет, они у меня с собой.
— Ну, тогда давайте все подмахнем, и дело с концом.
Она подписалась ловким, небрежным росчерком человека, привыкшего давать автограф, и приготовилась начать беседу.
— Виджен? — сказала она. — Любопытно. Я когда-то знавала Родни Виджена. В сущности, я и сейчас его знаю, только он предпочитает фигурировать под псевдонимом. Называет себя лордом Блистером. Он вам не родственник?
— Это мой дядя.
— Что вы говорите? Вы на него не очень похожи.
— Не очень, — ответил Фредди, которого обратное утверждение повергло бы в ужас. Во внешности дяди Родни он не находил ни единой черточки, отвечавшей его эстетическим установкам.
— Знакома ли вам племянничья любовь?
— Я бы не сказал, что «любовь» — самое подходящее слово.
— Значит, если в дальнейшем я буду называть его старым остолопом, возражать не будете?
— Ни в малейшей степени, — пролепетал Фредди, обуреваемый такими теплыми чувствами к этой женщине, какие нечасто испытывал к особам противоположного пола старше двадцати пяти лет. Ему было ясно как день, что он и Лейла Йорк — родственные души. — Ваши слова ласкают мой слух. Выражение «старый остолоп» выставляет его в слишком выгодном свете.
Она запустила вверх философскую струйку дыма, по-видимому, обратясь мыслями к прошлому.
— Когда-то я была с ним обручена.
— Серьезно?
— Правда, я бросила все это дело, когда он начал раздуваться по периметру. Так и не смогла отвадить его от углеводов. Я не против того, чтобы остолоп оставался остолопом, но два остолопа, слепленных в единую массу, — это уж слишком.
— Золотые слова! Вам не приходилось встречаться с ним в последнее время?
— Год не виделись. Так и не похудел?
— Обошел всех до одного на конкурсе «Толстый дядя» в «Трутнях».
— Удивляться не приходится. Но только, заметьте, я бы все равно расторгла помолвку, потому что вскоре после того, как мы дали друг другу слово, я повстречала Джо Бишопа.
— Джо Бишопа?
— Один персонаж, за которого я впоследствии вышла замуж. Потом мы расстались, и я до сих пор себе за это пеняю. Страшная глупость с моей стороны, что я его упустила. Вы женаты?
— Нет.
— Что это у вас лицо перекосилось?
— У меня?
— А у кого же?
— Прошу прощения.
— Ничего. Значит, такое у вас лицо. Да, что ни говори, забавно думать, что если бы в моей жизни не появился Джо, а ваш дядя начал бы приседать и подтягиваться, а также отказался от конфет, масла и картофеля, вы бы сейчас называли меня тетей Бесси.
— Вы хотели сказать — Лейлой.
— Нет, не хотела. Лейла Йорк — это мой псевдоним. Я — урожденная Элизабет Биннс. Если ваша фамилия Биннс, писать и не начинайте. Но мы еще не все косточки перемыли вашему дяде. Вы что-то от него не в восторге.
— Так уж вышло. Он сам навлек на себя мою немилость.
— Как же это?
Фредди слегка передернуло. Его передергивало всякий раз, когда он вспоминал о злодеянии дяди Родни.
— Он продал меня на галеры Шусмиту.
— Вам не нравится у него работать?
— Нет.
— Мне бы и самой не понравилось. Как же нынче дела у Джонни Шусмита?
Столь легкомысленное упоминание всуе об истинном Франкенштейне совершенно оглушило Фредди. Ему привиделась сцена, в которой он называет выдающегося адвоката по имени, и от этого жуткого видения его хватила судорога. Не сразу вернулся к нему дар речи.