Том 19. Посмертные претензии
Шрифт:
— Да только никто не купит!
— Так почему вы отвезли эти книги Джону Оутсу? Я не знаток цен на антикварные книги, но книги очень дорогие, верно?
— Не очень. Сорок — пятьдесят фунтов.
Дэйв сощурил глаза:
— Сто тридцать пять долларов?
— Быстро же вы считаете!
— Он просил больше, гораздо больше. И книги ему не были нужны, они у него были. Ему требовались наличные. На морфий. Это страшная нужда, Волд. Почему же вы не продали книги и не отвезли ему деньги? Да и вообще, почему вы не связались с ним?
— Я же сказал вам: мне было его жалко.
— Более жалко, чем самого себя? Вы меня не убедили.
— Я не обязан вас убеждать, — обозлился
— Укажите мне настоящую причину! Для чего вы приезжали к Джону в тот вечер, когда его кто-то ударил по голове и потом затащил в воду, чтобы утопить? После этого я уйду. Нет, не старайтесь. Позвольте, я сам вам скажу. У Джона Оутса была потрясающая память. Он никогда не забывал того, что ему было известно про разных людей. В основном, это были безвредные сведения. Но не все. Про вас он знал что-то такое, что могло вам навредить.
— Вы шутите?
Смех Волда был ненатуральным.
— Не надо. Ведь дело может для вас скверно обернуться. Как бы вам не угодить в тюрьму.
Волд повернулся на стуле, чтобы дотянуться до своего коктейля. Но действовал неуклюже, едва не уронив все на пол. Что-то выплеснул из стакана, пока подносил дрожащей рукой ко рту.
Пил Волд слишком быстро, закашлялся, никак не мог успокоиться. Когда приступ закончился, и он вытер ладонью лицо, Дэйв снова с ним заговорил:
— Я всего лишь гадаю, но уверен, вы меня поправите, если я ошибаюсь. Понимаете, рассуждая логически, вы — последний человек, к кому Оутс обратился бы за помощью, зная, что вы разорены. Но вы не были последним, а как раз одним из первых. Почему? Да потому, что вы не могли отказать ему. Он предполагал, что вы расстанетесь с частью своей библиотеки. Но вы не были особенно напуганы, пытались откупиться от него «Путешествием Кука», не слишком дорогими книгами, как вы сами сказали. Далеко до пятисот долларов, которые ему требовались. К тому же он не имел возможности продать эти книги. Джон пришел в ярость, пригрозил вам тем, что ему было известно про вас. То, что вы сделали после этого, было глупо. Ни один человек не пойдет купаться в дождливую погоду.
— Обождите! Черт возьми, обождите! Я этого не делал! Я даже не знал про то, что он умер, пока вы мне этого не сказали. Да, ему было кое-что про меня известно. Полагаю, что это можно квалифицировать как кражу. После того, как я разорился, я все еще продолжал приобретать книги. Не только у Оутса, а во всех хороших магазинах. Записывал их на свой счет, хотя у меня в банке уже ничего не оставалось. Вы не представляете, что это такое!
Слезы полились у него из глаз, прокладывая дорожки на немытых щеках.
— Я люблю книги. Не всякие, конечно, не эти. Бог мой, разве это книги?
Он схватил книжки в ярких обложках, лежавшие на столе, и с силой, которую от него нельзя было ожидать, швырнул их на пол.
— Я имею в виду НАСТОЯЩИЕ книги, прекрасные книги. Я не мечтаю о женщинах, Брендстеттер. Я мечтаю о переплетах, с которыми не могу расстаться. И от которых не мог отказаться. И я продолжал их приобретать. Только я… не останавливался у кассы…
— И в один прекрасный день Оутс вас поймал?
Волд закрыл глаза, сжал губы и кивнул, потом взглянул в лицо Дэйву и глубоко вздохнул.
— Он повел себя благородно. А потом совершенно неожиданно приехал сюда. Сказал, что решил навестить меня. Полагаю, узнав, какое у меня материальное положение, он подумал, что я могу начать распродавать библиотеку. Но он попросил только разрешения взглянуть на книги. Вполне естественно. Мы оба интересовались одним и тем же. Вот тогда он увидел «Путешествие Кука» — а он слышал, что эти книги украли в магазине у Стэгга. Тогда я не понял, узнал ли
Дэйв пожал плечами.
— Все зависит от самообладания в этот момент.
— Я не убивал его. Но, возможно, я был не единственным человеком, в которого он запустил когти. Кто-то побывал там как раз до меня.
— Следы ног на полу?
— Нет, гораздо лучше. Пока я ехал к бухточке по дороге между холмами, мимо меня промчалась машина, ехавшая навстречу, как раз на повороте. Поэтому фары моей машины осветили лицо водителя хорошо. Даже под дождем я узнал его. Другой постоянный покупатель «Оутса и Норвуда». Я с ним лично не знаком, но в магазине мы иногда перебрасывались парой слов. Совершенно лысый. Профессор в каком-то колледже. Специалист по Томасу Вулфу.
15
Ожидая зеленый сигнал на углу Санта-Моники и Вестерна, Дэйв буквально засыпал от усталости. Заснуть хотя бы на несколько минут. Тех двух с половиной часов, которые ему удалось урвать для отдыха, было недостаточно. Сердитые гудки у него за спиной показали, что он действительно отключился.
Вздрогнув от неожиданности, Дэйв резко рванул с места и проскочил на желтый свет, а машины, которые он задержал, не смогли повторить его маневр. Посмеиваясь, Дэйв думал о том, сколько проклятий они излили на его голову. Оставшиеся полмили он ехал, не позволяя себе расслабиться.
«Феррари» в гараже не было. Дуга нет. Возможно, отправился помогать матери в ее лавке? Дэйв прошелся, тяжело ступая, по залитым солнцем комнатам, разделся и влез под душ. Горячие струи воды убрали усталость. Он намылился, ополоснулся, потом встал под холодные струи.
Но это не сняло с него сонливость, он только замерз. Мокрый, дрожащий, он прошел на кухню, чтобы что-нибудь выпить, отогреться и приободриться, потому что ему нужно было снова ехать в Лос-Колладс, в этот очаровательный, но такой печальный старый дом. Получить объяснения от Двайта Инголлса, которые, как он был уверен, не прозвучат убедительно. Инголлс ему понравился, и Дэйву было от души жаль его. Ехать не хотелось.
Постукивая пальцами по холодной бутылке, он стоял и угрюмо взирал на красный телефонный аппарат у стены. Он мог бы позвонить Кэмпосу, свалив на него неприятную работу, но прекрасно понимал, что не сделает этого.
Налив виски в стакан, он добавил туда немного воды и выпил, вздрогнул и закрыл глаза. Так он постоял, прислонившись к буфету, пока не почувствовал, как благотворное тепло разлилось по всему телу.
Он представил себе Джона Оутса, который в одиночестве, сидя в маленькой кухне дома Эйприл Стэннард, перевязывает себе предплечье и вводит иглу в свои набухшие вены. Потом он распускает жгут, испытывая чувство невероятного облегчения. За чей счет?