Том 2. Рожденный для мира / Том 3. Рожденный для любви
Шрифт:
Идти по такой местности было одно удовольствие, так что Михаил лихо отмахал километров восемь, когда на небе загорелись признаки скорого заката. Пора было искать место для ночлега. Равнина как-то быстро закончилась, до этого плоская как стол — теперь начали попадаться холмы, пускай и пологие. То тут, то там скалы поднимали над саванной свой профиль, сходный с каким-то причудливым животным: вон застыл каменный слон, а дальше самый настоящий гранитный трицератопс высотой метров пять. Будь здесь деревья — идеальное место, скала защитит от ветра и прикроет спину. Но без сторожевого костра, светлого барьера, ограждающего человека от моря ночного мрака, ты слаб и беспомощен, а дров в округе нет. И самого завалящего ручья тоже нет, а сцеживать воду заклинаниями из сухого воздуха — экстремальный вариант на крайний случай.
Перевалив через очередной холм, Михаил увидел воду, уже немного оранжевую от заходящего солнца. С верхушки холма глазам открылось самое настоящее вытянутое озеро, справа питавшееся потоками реки, слева падавшее в бездну водопада. Со всех сторон как налитое в каменную миску озеро было окружено базальтовыми стенами скал, можно было пройти лишь по реке и ещё в разрыве гранитных стен с другой стороны напротив. Однако, немного подумав, Михаил свернул к реке — вдоль неё начиналась родная, хорошо знакомая хвойноиглая, златолистая, сухотравная, напоенная осенью тайга. Вот рядом с озером мало деревьев, вдобавок холоднее от большого зеркала воды, а ещё наверняка водопой животных, очень уж там удобные пологие пляжи. Не стоит рисковать и ставить там лагерь, особенно в темноте.
Достав бинокль, Михаил с вершины холма быстро осмотрел течение реки. Отыскал небольшой выступ берега на манер полуострова среди небольшого заливчика. Место удачно располагалось над водой, не затопит, даже если поднимется уровень реки, при этом достаточно обрывистый берег на конце, чтобы обезопасить себя с тыла. Палатка, запас дров для костра — есть куда всё сложить, чтобы не мешало и оказалось под рукой. И перегородить понадобится всего-то неширокий проход. Значит, ночевать там.
Стоило приблизиться к реке, войти в полосу леса, как ноги упруго начали тонуть в мягком настиле опавших листьев, каждый шаг отдавался во всём теле хмельным и радостным зудом. И мысли отсюда стали необычайно просты и примитивны — исключительно практические мысли о том, как лучше пройти. То Михаил пролезал над поваленным деревом, то оценивающе сворачивал в сторону, где меньше кустов и легко обойти бурелом…
С очередным зверем Михаил столкнулся неожиданно для себя. Где-то близко-близко раздалось негромкое, но зловеще-грозное шуршанье. Почти сразу из кустов прямо навстречу поспешно выбежала огромная, неуклюжая, косматая чёрно-бурая масса, с огромной головой, блестящими длинными клыками и маленькими, налитыми кровью, горящими как уголь глазами. Рефлексы сработали быстрее разума. Принять животное на рогатину, уперев в землю и создав чуть выше середины древка полог-поперечину, чтобы зверь повис как жук на булавке. Ни сорваться, ни дотянуться до человека. И дальше в морду — водяное лезвие, заклинание хотя и ёмкое, но на близком расстоянии разрубающее не хуже удара топора.
Это оказалась большая дикая свинья. Низко наклонив голову хрюкалом до самой земли и раскрыв пасть с блестящими острыми, длинными зубами, свинья, испуганная тем, что кто-то вышел прямо на её лёжку, попыталась напасть. И этим подписала себе приговор. Живучестью и прочностью костей она и близко не дотягивала до орангутаноида, своим неуклюжим скоком насадилась на рогатину, силой накачанных маной мышц Михаил проломил рёбра и достал до сердца, а водяное лезвие раскроило череп. Ничего страшного и опасного — зато это было мясо. Причём экспресс-проверка показывала, что перед Михаилом самая обычная лесная свинья.
Вместе с отгоревшим закатом пришла ровная, невозмутимая тишина. Чуть-чуть шипели в огне мокрые валежины, костёр рассевал багрово-красные искры, неверным светом выхватывая фигуру человека и палатку за его спиной. Со всех сторон обступала густая, непроглядная и непролазная темь — непоколебимая темь, как стена. И оттуда, из темноты, тянуло здоровым, крепким и свежим, медвяно-спиртовым запахом хвои, прелого листа, тёплой осенней ночи. А навстречу ей летели запахи дыма, костра и жарившегося на огне мяса.
Перевернув прутики с шашлыком другим боком, чтобы мясо не подгорело, Михаил устроился поудобнее, расслабить натруженные долгим переходом и заготовкой дров мышцы. Всем своим существом вдыхал ночь, все её тончайшие, неуловимые оттенки. Стоило отвести взгляд от костра в сторону, дать глазам чуть привыкнуть — и зрение улавливало бледные формы каких-то предметов, перемещение теней. Слух тревожил шелест ветерка, треск растений, полёт незнакомых птиц, шаги и ползание невидимых сейчас животных.
Михаил поднял голову и посмотрел вверх. Здесь, возле реки ветви не заслоняли небо, а погода была ясная, так что купол звёздной ночи сиял во всей его запредельной красоте. Ни одного знакомого рисунка, а Млечный путь намного гуще, чем на Земле. Звёзд было много, так много, что захватывало дух. Не центр Галактики, но куда ближе Солнца. Глаза совершенно разбегались, пытаясь объять необъятное, сердце гулко неслось вскачь, восторг затопил до краёв. Далеко от городов оно такое вот — необъятно прекрасное, непривычно близкое небо, словно ты находишься прямо среди звёзд. Лишь протяни руку. И сколько угодно разум может шептать, что это небо сейчас не настоящее, это часть Полигона и игры. Душа верить отказывалась. Ты и в самом деле на чужой планете, в сотнях световых лет от дома.
Нет рядом больше ни полиции, которая придёт на помощь, ни вкусной ветчины без костей. Отныне твоя жизнь слилась с жизнью природы. И нет в ней места человеческим условностям. Эта жизнь будет полна опасностей. Созидание всегда тут сопровождается разрушением, жизнь покупается только силой, хитростью, неутомимой борьбой. В каждом кусте будет подстерегать опасность: зубы, которые могут тебя перегрызть, когти, которые могут тебя разорвать…
Михаил затряс головой, отгоняя морок. Это слишком легко, это слишком просто — стать зверем. Это лишь кажется самым лучшим выходом. Откажись от человечности, от гуманности и товарищества, от всего, что принесла тебе цивилизация, от всего, что и делает тебя человеком. Стань свирепым, подлым, сильным хищником. В итоге все эти свирепые, жуткие и неутомимые чудовища проиграли человеку. Но как же трудно будет не скатиться до животного… И сколько из тех, кто здесь оказался вместе с ним, этот соблазн преодолеть не смогут? Всё равно проиграют, только перед этим создадут остальным кучу проблем.
Глава 15
По чужому миру
Для горожанина не так уж важно уметь различать запахи. Конечно, и в городе мы всё время принюхиваемся: не испортилась ли еда, не протекает ли газовая плита, торопливо и на бегу вдыхаем аромат цветов на городских клумбах или какой-нибудь сирени вдоль тротуаров. Гораздо важнее многие ароматы не замечать, к примеру, когда морщишься и сдерживаешь дыхание от вони перегоревшего бензина или запаха заводских дымов. В лесу — наоборот. Нужно помнить и разбираться в десятках и сотнях разновидностей. В лесу запахами наслаждаешься не меньше, чем красивыми закатами и пением птиц. Но ещё они зачастую расскажут тебе намного больше глаз. Ту же потерянную дорогу можно отыскать, вспомнив, какие запахи встречались в пути: шёл ты сосновым бором, просекой или берёзовым перелеском. Ещё — кто из зверья находится рядом или пересекал не так давно твою тропу. Но куда важнее запах становится ночью. Темнота не только гасит зрение, но и сильно меняет звук, скрадывает и искажает. Вот обонянию отсутствие света не помеха.
Полтора суток одиночества и ночного мрака дались Михаилу крайне тяжело. Вроде бы всё продумал заранее. И место для лагеря удобное, и дров заготовлено достаточно. И даже есть какое-никакое занятие. Тушу свиньи он разделал, что-то сразу пошло в еду и на суп — сидя на месте, питаться в основном мясом, а крупы оставить на переход. Тем не менее мяса оставалось немало, выкидывать его было жалко, пусть рюкзак пока и так не самый лёгкий. Михаил что-то закоптил на утро, из остального решил сделать пеммикан: мясо в сыром или варёном виде, мелко порубленное чуть ли не в фарш, дальше на сухой сковородке сушится над огнём до полного обезвоживания. Вроде бы занятие муторное, долгое, как раз на весь день, который ночь…