На стремительном перегонеспрыгну с поезда, и в вагонедосчитаются: нет одного,но подумают: ничего.Спрыгну с поезда. Лесом. Пехом.Буреломом, чертополохомпроторю к нежилому жильюнезаметную тропку свою.Там широкая русская печкаи забытая кем-то свечка,а к стене прибит календарь,что показывал время встарь.Слева, справа, спереди, сзадитишина держит дом в осаде.По-над домом дымит тишина,и под домом зарыта она.Там, в тиши, спокойно додумаюсвою самую главную думу я,свежим воздухом подышу,книгу главную напишу.
«Мне кажется, когда протянут шнур…»
Мне кажется, когда протянут
шнур,веревку,злых от добрых отсекая,моя судьба, такая и сякая,она не к злым, а к добрым попадет.Моя струя, струись не иссякая,моя река, теки не высыхая,покуда зло последнее падет.
Стихи, не вошедшие в книгу «СОВРЕМЕННЫЕ ИСТОРИИ»**
НАТЯГИВАТЬ НЕ СТАНЕМ УДИЛА
Натягивать не станем удила,поводья перенапрягать не станем,а будем делать добрые деладо той поры, покуда не устанем.А что такое добрые дела,известно даже малому ребенку.Всех, даже основных адептов зла,не будем стричь под общую гребенку.Ну что мы, в самом деле, все орем?Где наша терпеливость, милость, жалость?В понятие «проступок» уберем,что преступлением обозначалось.По году с наказания скостим,и сложность апелляций упростим,и сахару хоть по куску прибавим —и то в веках себя прославим.
«Государство уверено в том, что оно…»
Государство уверено в том, что онодо копейки народу долги заплатило,отпустило невинных, виновных простилои что счеты покончены очень давно.В самом деле — торжественно руки трясли,за казенные деньги казенные зубыочень многим вставляли. Поклон до земли!Благодарен за все, даже за миску супа.Но уплаченный долг продолжает висеть,заплатили, конечно, но не расплатились.Расплетаться не хочет старинная сеть,только петли кой-где прохудились, сместились.
СТРАННОСТИ
Странная была свобода:делай все, что хочешь,говори, пиши, печатайвсе, что хочешь.Но хотеть того, что хочешь,было невозможно.Надо было жаждатьтолько то, что надо.Быт был тоже странный:за жилье почти и не платили.Лучших в мире женщинпокупали по дешевке.Небольшое, мелкое начальствосплошь имело личные машиныс личными водителями.Хоть прислуганазывалась домработницей,но прислуживала неуклонно.Лишь котлеты дорого ценилисьбез гарнираи особенно с гарниром.Легче былопобедить, чем пообедать.Победитель гитлеровских полчищи рубля не получил на водку,хоть освободил полмира.Удивительней всего законы были.Уголовный кодексбрали в руки осторожно,потому что при нажимебрызгал кровью.На его страницах смерть встречаласьмного чаще, чем в балладах.Странная была свобода!Взламывали тюрьмы за границейи взрывали. Из обломковстроили отечественные тюрьмы.
КАРИАТИДЫ
Государственный пафос кариатид,их мяса и беконыподпирают балконы.Но на самом-то деле балконы висят,потому что их держат угрюмые балки,те, которых не видно, не слышно, не жалко.А на гипсовых бицепсах не повисишь,не удержишься даже мгновенье:красота — их предназначенье.Перемены в эстетике. Каменных дам,все весомости бюста и задаубирают с фасада.Обнажается голый железный каркас.Оказалось, что только для видупребывали кариатиды.Обнажается то, что держало балкон,страховало, крепило:балки, палки, стропила.Перемены эстетики тем хороши,что внезапно, мгновеннообнажают артерии, вены.Не лепнину, громоздкую ерунду,а каркаса железное тело,суть да дело.
«У каждого были причины свои…»
У каждого были причины свои:одни — ради семьи.Другие — ради корыстных причин:звание, должность, чин.Но ложно понятая любовьк отечеству, к расшибанью лбовво имя егодвинула большинство.И тот, кто писал: «Мы не рабы!» —в школе, на доске,не стал переть против судьбы,видимой невдалеке.И бог — усталый древний старик,прячущийся в облаках,был заменен одним из своихв хромовых сапогах.
ПОСЛЕДНИЙ ПОДАРОК СУДЬБЫ
Били Мейерхольда — ежедневно,он же только головой качалвяло, а не гневно.В голосе утратился металл.Жизнь всю жизнь ему казалась театром.Режиссер был властен, словно бог.Раньше был он сильным, ловким, тертым.А теперь он ничего не мог.Жизнь, которая почти прошлапод морской прибой аплодисментов,стала вдруг под занавес пошла,коротка, в масштабе сантиметров.Как-то добивали старика,заседали, били, нападали.Эта цель казалась так легка:бабы из рогаток попадали.Расскажу про, может быть, последнююрежиссерскую находку.Пользуюсь писательскою сплетнею.Шла очередная сходка.Слово попросила Зивельчинская.Слово в ту эпоху было дело.Тощей и дешевой зубочисткоюэта дева старая глядела.Сбросив шубку жестом элегантным,руки не забыв горе воздеть,шла к трибуне смерти делегатка,юбку позабывшая надеть.Шла она в лиловых трикотиновых,в продававшихся тогда штанах.В душном зале, в волнах никотиновыхсмех звучал активнее, чем страх.Смех звучал, звучал, звучал,видя ту сиреневую гадость.А для Мейерхольда означалэтот случай маленькую радость.— Существо, — сказал старик, —среднего, по-видимому, рода.Говорит от имени народа.К этому я, собственно, привык.Но народ из двух родов —женского и плюс к тому мужского —состоит, и существа такогонет меж наших сел и городов,быть не может. — Существо, — он повторял,Мейерхольд, Всеволод Эмильич,и язвительнейший взор вперялв эту растерявшуюся мелочь.Двадцать лет прошло — и ничего,встречу в клубе эту старушонку,сразу вспомню бешено и звонкосказанное слово: существо.
ДОВЕРИТЕЛЬНЫЙ РАЗГОВОР
— А на что вы согласны?— На все.— А на что вы способны?— На многое.— И на то, что ужасно?— Да.— То, что подло и злобно?— Конечно.От решимости вот такой,раздирающей смело действительность,предпочтешь и вялый покой,и ничтожную нерешительность.— Как же так на все до конца?— Это нам проще простого.— И отца?— Если надо — отца.— Сына?— Да хоть духа святого.
«Было право на труд и на отдых…»
Было право на труд и на отдых.Обеспечили старость мою.Воспевали во многих одахправо с честью погибнуть в бою.Не описано только историями,ни один не содержит анналправо жизни и смерти, которымия частенько располагал.Мне недолго давалось для выбора:день-два, даже час-два,отсеченью или же выговоруподлежала одна голова.Пожурить и на фронт отправитьили как пылинку смахнуть.Ни карать не хочу, ни править.Это — только себя обмануть.Сколько мы народу истратили,сколько в ссадинах и синяках.Ни правителя, ни карателяне выходит из нас никак.Сколько мы народу обиделина всю жизнь, на год, на час.Ни карателя, ни правителяполучиться не может из нас.