Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы
Шрифт:
Ах, Паоло, не мучьте
меня! Хоть час один прожить в забвенье
так хорошо, вдали от черных бурь,
что мучат душу… Нет, не вызывайте
былых теней на этот ясный свет.
который так же утоляет жажду,
как тот глоток воды,
что я когда-то выпила
при переходе через реку вброд.
Мне хочется верить,
что душа моя удалилась
с того берега в это убежище,
где надежду баюкает музыка…
Мне хочется
хоть на
вчерашнего дня,
и ужас будущих дней.
Пусть вся моя жизнь,
со всеми ее волнениями,
со всеми ее днями,
представится мне, хоть на час,
успокоенной,
как это ясное море!
Если меня не обманывают
слезы, что на ресницах дрожат и не падают,
вчера еще бурное,
оно сегодня исполнено мира,
сегодня оно улыбается!
Паоло! Паоло!
о мире прошу я, о мире
усталой душе моей, Паоло!
Паоло
Как весеннюю музыку,
я слышу ваш голос.
Когда я скакал на коне,
сюда торопясь,
она мне звучала
в ветре, свистевшем мне в уши;
она мне звучала
на всех поворотах,
в ущельях, в долинах,
на вершинах холмов,
у опушки леса, у горных потоков;
она мне звучала,
когда я склонялся к седлу,
и желанье мое зажигало огнем
гриву бешеной лошади,
и жила душа быстротой,
словно факел, который уносят,
и все ее мысли,
кроме одной! кроме одной!
сзади терялись,
как искры!
Франческа
О горе, Паоло, как искры — ваши
слова, и нет мне мира!
Еще живете вы той быстротой
и в беге за собой меня влечете!
Я вас прошу, я вас прошу, не мучьте
меня хотя бы час один, мой добрый,
мой милый друг, — чтоб я могла забыть
все прошлое, и усыпить в себе
былую скорбь, и сохранить в глазах
тот первый взгляд, что устремила я
на ваш забытый образ… Только этой
росы и жаждут высохшие очи:
тот первый взгляд глубоко затаить…
И низойдет тогда к ним благодать,
которую они когда-то знали
при приближенье утренней зари,
и, может быть, узнают утешенье
они под тенью нового венка…
Паоло
В венке фиалок мне явились вы
вчера, при остановке на лугу.
Опередив друзей, я был один.
Вблизи меня лишь конь уздечкой звякал,
и башни Мельдолы вдали за лесом
едва виднелись; все благоухало
тем ясным утром — вами, только вами!
И вы предстали мне в венке фиалок,
и с ваших уст слетели вновь слова:
«Да будет прощено тебе
с
Франческа
Те слова
произнесла я. Мне казалось, радость
они нам обещают.
Взоры Паоло блуждают по комнате.
Не смотрите
на эти вещи мертвые,
они лишь кажутся счастливыми,
они не знают ни стыда, ни скорби!
Их осень не лишает жизни,
весна не оживляет!
Вот — море, море! на него смотрите.
Его поставил знаменьем сам Бог
моим словам, тогда произнесенным.
Оно сияло за пределом битвы,
безмолвно было за пределом криков,
и, грозное, лелеяло оно
такой же парус зыбкий, как вот этот,
сейчас скользящий, видите, над бездной!
И знак ужасный был нам в бое явлен.
Теперь садитесь у окна, вот здесь.
Не с арбалетом, чтоб стрелять в людей,
но с веточкой базилика, и мирно.
Франческа сламывает веточку базилика и подает Паоло, который, подходя, задевает ногой за ручку подъемной двери и останавливается.
Задели вы кольцо подъемной двери —
Здесь в нижние покои есть проход.
Паоло немного нагибается, чтоб рассмотреть дверь. Франческа подает ему веточку базилика.
Понюхайте, возьмите, он хорош.
Его Смарагди посадила здесь
(воспоминанье о родном ей Кипре),
и утром, поливая, так поет:
«Милый мой дружок,
полюби базилика цветок!
Ты его сорви,
дух его вдохни,
ты над ним усни,
и во сне — припомни обо мне!»
А правда ль, что у каждой флорентинки
всегда есть свой базилик на окне?
Но расскажите ж мне хоть что-нибудь
про вашу жизнь и про себя. Садитесь
вот здесь и говорите…
Паоло
Ах, зачем
вам надобно, чтоб вновь я вызвал
всю горесть жизни! Было мне несносно
все то, что нравилось другим, и только
мне музыка давала утешенье.
Довольно часто мне бывать случалось
у музыканта славного, Казедлы;
там собиралось много видных лиц:
меж ними Гвидо Кавальканти, рыцарь
достойный, одаренный даром рифмы,
и сер Брунетто, человек ученый,
вернувшийся недавно из Парижа,
и юноша, сын Алигьеро, Данте.