Том 3. Стихотворения 1921-1929

Бедный Демьян

Лакеи Стиннеса, опьянены изменой, На коммунистов брызжут пеной И, одобрительный ловя хозяйский взгляд, У ног хозяина восторженно скулят. Старайтесь, верные собачки, Авось хозяин ваш удвоит вам подачки! Но не дивитесь, коль потом Придется вам, упав со страху на карачки, Зализывать свои зловонные болячки Под гинденбурговским кнутом!

В той же связи^*

Пану Пилсудскому. Мое шанованье! Какое у вас на выборы упованье? Рабочих арестовано много ли? Вы меня окончательно растрогали. Ценю «чистоту» вашей работы: Насчет чести никакой заботы, Хотя б какой-нибудь фиговый листок! Свистите в полицейский свисток, Орудуете ручными кандалами, Как будто весь век занимались такими делами! Нет нужды ни красками, ни карандашом Расписывать ваши социалистические прелести: Вот вы весь стоите нагишом, Свирепо сжавши челюсти! Что еще можно о вас сказать? Что могут добавить укоризненные обращения? Достаточно пальцем на вас указать: «Любуйтеся… до отвращения!» Давний ваш корреспондент, Я

в настоящий момент Перехожу на безработное положение, Тем более что, впавши в «консервативное окружение», Ллойд-Джордж, мой адресат другой, Шаркнул ногой – И ушел с политической авансцены. Какие, с божьей помощью, перемены! Вот только разве вести с берегов Сены Дадут материал для моего пера. Давно пора. И не зря я решил, что стану Приглядываться к французскому «Тану»: Там начали писать так умно, Как не писали давно. В связи с такой ситуацией Пахнет интересной комбинацией. Я не собираюсь делать из этого секретов (Я частное лицо и пишу приватно), Но для некоторых французских клевретов, Воображаю, как все сие неприятно. Но ведь своих клевретов господа Не спрашивают никогда. Господа так решили! Следственно, Клевреты должны поступать соответственно. Так повелось не со вчерашнего дня. «Слуги господам – не родня, Но являются частью живого Господского инвентаря». Мудрое это изреченье не ново И почерпнуто мной – слово в слово – Из польско-французского политического словаря!

Ходит спесь, надуваючись^*

В передовице «Последних новостей» от октября Милюков пишет:

«Большевиков терпят потому, что не знают, кем их заменить: не Кириллом же и даже не Николаем Николаевичем. Если вот эта эмигрантская демократия громко крикнет: „Мы здесь“, то дело освобождения России сразу подвинется к развязке».

Нам сей пример – он тут уместен! – Из Иловайского известен: Противник Цезаря, Помпеи, Был Милюкова не глупей. «Что Цезарь мне и Рубиконы! – Помпеи хвалился. – Хлам какой! Да стоит топнуть мне ногой, И вырастают легионы!» Конец Помпея был каков? «Протопал» он свою карьеру! И вот папаша Милюков Такому следует примеру?! «Мы – здесь, – кричит, – мы здесь! Мы здесь!» «Да где ж?» «В Берлине и в Париже!» Подумаешь, какая спесь! Рискните сунуться поближе!!

Дальневосточным героям^*

Простор бескрайный океана. Знамен победных алый цвет. Бойцы! От Бедного Демьяна Примите пламенный привет! Владивосток! Теперь ты вправе – Права дала тебе борьба! – Стать назло вражеской ораве Красой ценнейшею в оправе Советско-русского герба!

«Жестикулянты»^*

В Германии вводится принудительное распределение некоторых предметов продовольствия. В ближайшее время вводятся карточки на сахар.

Гуго Стиннес приобрел треть всех акций одного из руководящих германских банков.

Немецкая социал-демократ. партия, оказавшись в меньшинстве в вопросе о хлебных ценах, отложила приведение в исполнение своих угроз. У соц. демокр. партии – по словам «Дейче альгемейне цейтунг» – хватило благоразумия, чтобы все свои угрозы свести лишь к энергичным жестам.

Рабочему беда как туго. Кому там важно: ел он? пил? Зато великий Стиннес Гуго Уж треть Германии скупил! А социал-прохвосты рады И каждый день – не устают! – Читают умные доклады, Где гимны Стиннесу поют. А коль на острую занозу Решатся в ход пустить угрозу, То Стиннес только скажет: «Тут!» И циркуляр напишет трестам: «Весь этот грозный шум раздут. Они угрозы все сведут, Как и всегда, к фальшивым жестам!»

Главная Улица^*

Поэма

1917-7/XI-1922 г.

Трум-ту-ту-тум! Трум-ту-ту-тум! Движутся, движутся, движутся, движутся, В цепи железными звеньями нижутся, Поступью гулкою грозно идут, Грозно идут, Идут, Идут На последний, на главный редут. Главная Улица в панике бешеной: Бледный, трясущийся, словно помешанный. Страхом смертельным внезапно ужаленный, Мечется – клубный делец накрахмаленный, Плут-ростовщик и банкир продувной, Мануфактурщик и модный портной, Туз-меховщик, ювелир патентованный, – Мечется каждый, тревожно-взволнованный Гулом и криками, издали слышными, У помещений с витринами пышными, Средь облигаций меняльной конторы, – Русский и немец, француз и еврей, Пробуют петли, сигналы, запоры: – Эй, опускайте железные шторы! – Скорей! – Скорей! – Скорей! – Скорей! – Вот их проучат, проклятых зверей, Чтоб бунтовать зареклися навеки! – С грохотом падают тяжкие веки Окон зеркальных, дубовых дверей. – Скорей! – Скорей! – Что же вы топчетесь, будто калеки? Или измена таится и тут! Духом одним с этой сволочью дышите? – Слышите?.. – Слышите?.. – Слышите?.. – Слышите?.. – Вот они… Видите? Вот они, тут!.. – Идут! – Идут! С силами, зревшими в нем, необъятными, С волей единой и сердцем одним, С общею болью, с кровавыми пятнами Алых знамен, полыхавших над ним, Из закоулков. Из переулков, Темных, размытых, разрытых, извилистых, Гневно взметнув свои тысячи жилистых, Черных, корявых, мозолистых рук, Тысячелетьями связанный, скованный, Бурным порывом прорвав заколдованный Каторжный круг, Из закоптелых фабричных окраин Вышел на Улицу Новый Хозяин, Вышел – и все изменилося вдруг: Дрогнула, замерла Улица Главная, В смутно-тревожное впав забытье, – Воля стальная, рабоче-державная, Властной угрозой сковала ее: – Это – мое!! Улица эта, дворцы и каналы, Банки, пассажи, витрины, подвалы, Золото, ткани, и снедь, и питье, – Это – мое!! Библиотеки, театры, музеи, Скверы,

бульвары, сады и аллеи, Мрамор и бронзовых статуй литье, – Это – мое!!. Воем ответила Улица Главная. Стал богатырь. Загражден ему путь. Хищных стервятников стая бесславная Когти вонзила в рабочую грудь. Вмиг ощетинясь штыками и пиками, Главная Улица – страх позабыт! – Вся огласилася воплями дикими, Гиком и руганью, стонами, криками, Фырканьем конским и дробью копыт. Прыснули злобные пьяные шайки Из полицейских, жандармских засад: – Рысью… в атаку! – Бери их в нагайки! – Бей их прикладом! – Гони их назад! – Шашкою, шашкой, которые с флагами, Чтобы вперед не сбирались ватагами, Знали б, ха-ха, свой станок и верстак, Так их! Так!! – В мире подобного нет безобразия! – Темная масса!.. – Татарщина!.. – Азия!.. – Хамы!.. – Мерзавцы!.. – Скоты!.. – Подлецы!.. – Вышла на Главную рожа суконная! – Всыпала им жандармерия конная! – Славно работали тоже донцы! – Видели лозунги? – Да, ядовитые! – Чернь отступала, заметьте, грозя. – Правда ль, что есть средь рабочих убитые? – Жертвы… Без жертв, моя прелесть, нельзя!. – Впрок ли пойдут им уроки печальные? – Что же, дорвутся до горшей беды! Вновь засверкали витрины зеркальные. Всюду кровавые смыты следы. Улица злого полна ликования, Залита светом вечерних огней. Чистая публика всякого звания Шаркает, чавкает снова на ней, Чавкает с пошло-тупою беспечностью, Меряя срок своих чавканий вечностью, Веруя твердо, что с рабской судьбой Стерпится, свыкнется «хам огорошенный», Что не вернется разбитый, отброшенный, Глухо рокочущий где-то прибой! Снова… Снова. Бьет роковая волна… Гнется гнилая основа… Падает грузно стена. – На!.. – На!.. – Раз-два, Сильно!.. – Раз-два, Дружно!.. – Раз-два, В ход!!. Грянул семнадцатый год. – Кто там? Кто там Хнычет испуганно: «Стой!» – Кто по лихим живоглотам Выстрел дает холостой? – Кто там виляет умилено? К черту господских пролаз! – Раз-два, Сильно!.. – Е-ще Раз!.. – Нам подхалимов не нужно! Власть – весь рабочий народ! – Раз-два, Дружно!.. – Раз-два, В ход!! – Кто нас отсюдова тронет? Силы не сыщется той! . . . . . . . . . . . . Главная Улица стонет Под пролетарской пятой!!

Эпилог

Петли, узлы – колеи исторической… Пробил – второй или первый? – звонок. Грозные годы борьбы титанической – Вот наш победный лавровый венок! Братья, не верьте баюканью льстивому: «Вы победители! Падаем ниц». Хныканью также не верьте трусливому: «Нашим скитаньям не видно границ!» Пусть нашу Улицу числят задворками Рядом с Проспектом врага – Мировым. Разве не держится он лишь подпорками И обольщеньем, уже не живым?! Мы, наступая на нашу, на Главную, Разве потом не катилися вспять? Но, отступая пред силой неравною, Мы наступали. Опять и опять. Красного фронта всемирная линия Пусть перерывиста, пусть не ровна. Мы ль разразимся словами уныния? Разве не крепнет, не крепнет она? Стойте ж на страже добытого муками, Зорко следите за стрелкой часов. Даль сотрясается бодрыми звуками, Громом живых боевых голосов! Братья, всмотритесь в огни отдаленные, Вслушайтесь в дальний рокочущий шум: Это резервы идут закаленные. Трум-ту-ту-тум! Трум-ту-ту-тум! Движутся, движутся, движутся, движутся, В цепи железными звеньями нижутся, Поступью гулкою грозно идут, Грозно идут, Идут, Идут На последний всемирный редут!..

На боевой страже^*

Угрюмый страж порядка, Средь шумной мостовой, Во времена былые Стоял городовой. Смотрел он, хмуря брови, Туда, сюда, кругом, Постукивая грозно Тяжелым сапогом. Гроза простого люда, Подвального жильца, Он весь тянулся в струнку У барского крыльца. На барской кухне в праздник Топтался он с утра, «Промачивая» складки Пропойного нутра. И рявкал – «рад стараться», Заполучив на чай: «Свое я дело знаю: Тащи и не пущай». Тащил в участок, знамо, Он только черный люд. Был крут он на расправу И на поживу лют. Зато, когда стряхнули Мы всех его господ, Холуй господский тоже Пожал не сладкий плод. Средь завали и хламу, От страху неживой, Был в мусорную яму Сметен городовой.

* * *

Простилась Русь навеки С проклятой стариной. Страж нового порядка Имеет вид иной. Геройски охраняя Завод и Исполком, Уж он не козыряет Пред барским котелком. Советской власти – око И твердая рука, Он – бдительный и строгий Защитник бедняка. С бандитом уголовным В отчаянном бою Не раз уже на карту Он ставил жизнь свою. Вокруг него соблазны, И подкуп, и разврат, Что шаг, то самогонный Змеится аппарат. И много нужно силы, Чтоб вдруг не разомлеть, Чтоб злые все соблазны Презреть и одолеть. Наш страж – его работа Труднее с каждым днем. Наш общий долг – забота Любовная о нем, Чтоб, ею укрепленный, Свершая подвиг свой, Стоял он, закаленный На страже боевой.