Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника
Шрифт:
Этим рабочим, "кидающимся из стороны в сторону, ищущим ответов на пробудившиеся вопросы", мы говорим: Товарищи! Не ищите здесь ответов на ваши вопросы. Обучение грамоте (а большего вам не даст не только самодержавие, но и буржуазный либерализм!) не избавит еще ваших детей от положения "неодушевленных орудий производства". Не мечите вашего бисера перед либеральными крохоборами. Ваши задачи иные, ваши пути иные… Сколько бы «искр» вашего одушевления вы, товарищи-работницы, ни принесли с собой, — все равно из прелой соломы буржуазного культурничества не возгорится то непотухающее пламя, которое нам с вами нужно!
Просвещенные и, надо думать, вполне благоустроившиеся мужички решительно и убежденно высказываются за просвещение,
Патриотические граждане своего отечества, они желают ему побед и одолений, но граждане просвещенные ("на медные пятаки"), они понимают, что для одолений нужно просвещение и нужна богатая казна, а для богатой казны нужна самодеятельность и свободная инициатива, а для инициативы нужна конституция. Они еще не произнесли этого слова, но они не поперхнутся им. Сторонники порядка и законности, они люди узко-практические. Им нужен контроль над государственными капиталами, чтобы хозяйство велось не зря, без мотовства, без воровства, не безалаберно. Контроль общества называется «по-высшему» конституцией? Ну, значит, конституция. Либеральная идеология их не привлечет: она им ни к чему. Их идеалом государственного человека и реформатора явился бы, если бы они были образованнее, какой-нибудь маркиз Ито, который, по превосходному выражению Суворина второго, "правдивым глазом дикаря сумел увидеть простые кирпичи там, где европейские мыслители видели повелевающих богов".
Из хороших кирпичей этот новый человек хочет построить себе здание, в котором он мог бы, как выражается Меньшиков, "сознавать себя немножечко хозяином". Это будет беспощадный хозяин.
"Для того, чтобы бороться с Японией, мы шапками японцев закидаем. А еврея прижмем мы процентом ("ограничительными нормами"), а против урчания голодного брюха мы стражников поставим сорок тысяч… Зато у нас будет мир и порядок — ой, не тот ли, что бывает на кладбище?" Что же нам нужно? "От иностранцев мы набрались разных словечек, развелись у нас марксисты, социалисты да всякие прочие исты, а самих-то себя и забыли". И таким манером, неровен час, "на молоке Русь прохлебаем". Нам нужно знание. Его бояться нечего. "Знание научит работать. Власть и порядок нужны для всякой работы, и в защиту его встанут все истинно-русские люди". Так пишет вятский мужик.
"При невежестве, — говорит другой, — да при общинных порядках выходят из нас многие негодные люди, пьяницы, тунеядцы и всякий тому подобный пролетариат… Но — дайте мужику эту самую свободу и он ее использует в благо себе и вам".
Нам нужно, пишет третий крестьянин, 1) чтобы мужик не был голоден, 2) чтобы создать сильную армию и флот, 3) нам надо иметь поменьше как внутренних, так и внешних врагов и 4) нам надо поднять промышленность и торговлю до уровня европейских держав". А для этого — снять с мужика опеку и дать ему знание.
"И переменится тогда, — пишет псковский мужик, — весь строй нашего общественного быта, тогда для всех будет хорошо, и государство наше будет крепче, и всем будет доступно, и умный у нас обязательно поставится впереди всех сидней, которые занимают место и задерживают и тормозят общественное дело".
Все крестьяне, по словам новой «народной» "Русской Газеты" (в розничной продаже по копейке!), в своих письмах в редакцию заявляют, что они "желают сделаться полными хозяевами клочка земли и вовсе не стоят за общину. «Все» начинают понимать, что "теперь пришло время, когда каждый должен жить своим разумом и надеяться на свои силы, на свои знания, на свой ум". Эти индивидуалисты-"мужички", наиболее граждански просвещенные люди деревни, являются носителями ярко выраженных буржуазных начал. Их влияние будет в ближайший период очень значительно, потому что во всей современной деревне они одни пока знают достаточно ясно, чего хотят, и, как никак, умеют формулировать свои мысли. Ни одна
На просвещенных мужичков усердно охотится в настоящие дни наша «национал-либеральная» пресса типа «Руси», "Бирж. Вед.", "Русск. Сл." и мн. др. Над самим фондом просвещения развевается мужицкое знамя, ибо начало фонду «Русь» положила денежным взносом и письмом "простого русского крестьянина", который неожиданно оказался владельцем оптового склада в Петербурге и подстоличного «именьица» и выражал в «Новостях» свое неудовольствие по поводу того, что «Русь» "переработала его в крестьянина".
Национал-либеральная пресса (слово найдено той же "Русью") идет в гору. Она не прикрывает своей буржуазной наготы и не знает даже, для чего это нужно. Она просто говорит от «естества». В этом ее громадное преимущество пред нашей «чистой» интеллигентской либеральной прессой, которая прошла через народолюбие и рабочелюбие, вынесла отсюда кое-какие «предрассудки», питает уважение — или предполагает его, по крайней мере, в своих читателях — к общим идеям и хочет верить, что конституция — не "простые кирпичи", а изъявление воли "повелевающих богов" морали и права.
Национал-либеральная пресса не формулирует программы, вытекающей из какого-либо политического «мировоззрения» и не видит в том надобности. Она просто предъявляет ряд эмпирически нащупанных требований. Оппозиционное выжидание ее стесняет, она хочет немедленного соглашения с правительством и громко кричит об этом. Это — растущая сила буржуазного «порядка».
"Чистая" либеральная пресса, типа "Русск. Вед.", не имеет пред национал-либеральной преимуществ мужества и последовательности убеждений. Но она лишена первобытной нестыдливости. Она исторически связана с интеллигенцией, "анти"-капиталистической, "анти"-буржуазной. Эта связь обязывает ее к некоторой внешней опрятности и отчасти оппозиционно-выжидательному поведению. Ей еще предстоит эпоха некоторого влияния: это период ликвидации царизма или период соглашения с ним. Но в свободной или полусвободной России она скоро уступит свое место национал-либеральной прессе. Свобода печати, о которой она так долго мечтала, убьет ее. Ее будет по пятам преследовать социал-демократическая критика, выгоняя ее из ее идеологических убежищ, завладевая, где можно, ее позициями, а где нельзя — толкая ее в сторону окончательного буржуазного перерождения.
Уже сегодня «Русь» навязывает свою «гегемонию» "Русск. Вед.", ибо эта «чистоплотная», но малокровная газета не способна ни на инициативу, ни на отпор. Ей, как и всему «чистому» либерализму, суждена роль добродетельного резонера в том действии, где г.г. Суворины, отцы и дети, будут играть первых любовников.
"Искра" N 76, 20 октября 1904 г.
Явление либералов народу
"Освобожденцы" обратились к народу с прокламацией о войне и конституции. Либералы, которые именем народа привыкли ходатайствовать перед самодержавием, непреклонною силою вещей вынуждены апеллировать к народу от самодержавия. «Народ», вызванный социал-демократией к политической жизни, заставил себя признать — сперва самодержавие, затем русских «радикалов» старой веры и, наконец, либералов. Из третьего лица он превращается для всех во второе. Говорят не только о нем, говорят с ним. Его убеждают, его призывают, его содействия ищут.
Обращение «освобожденцев» с программной прокламацией к народу — крупный политический шаг. «Освобождение», неофициальный центральный орган либеральной партии, санкционирует это обращение либералов и придает ему значение боевого акта целой партии.
В историческую минуту, требующую высшей определенности и решительности, либералы переступают "порочный круг" пассивности и легальности и опускаются вниз с Vademecum'ом (путеводителем) в руках. Прокламация написана для массы, старается говорить языком, понятным массе, и взывает к интересам массы.