Том 4. Торжество смерти. Новеллы
Шрифт:
Вследствие полученных ожогов Анна долго и тяжело болела. Она лежала в постели с исхудавшим и бледным лицом, не говоря ни единого слова, точно онемевшая. Осенью она выздоровела и в благодарность Господу за свое спасение повесила в церкви икону.
Когда выпадала хорошая погода, маленькая семья по вечерам спускалась к берегу и отправлялась на барке добывать себе ужин. Под шатром Франческа разжигала маленький костер и ставила на огонь котел с рыбой. Далеко вдоль мола распространялся чудесный запах жареной рыбы, смешиваясь с опьяняющим ароматом садов виллы Онофрия. А под их ногами расстилалось спокойное далекое море, словно прислушиваясь
После ужина, когда появлялась на небе луна, моряки начинали готовить баркас к отплытию. А Лука, вдохновленный вином и сытным ужином и охваченный обычной страстью к чудесным повествованиям, начинал рассказывать о далеких прибрежных странах:
«Далеко, далеко от мыса Рото подымалась необычайно высокая гора, населенная обезьянами и индейцами. Там росли растения, которые превращались в драгоценные камни…» — Жена и дочь молча слушали и дивились. Но вот Лука медленно натягивает на мачты паруса, испещренные черными силуэтами и католическими символами, подобно старым знаменам их родины, и семья плывет домой.
В феврале 1826 года Франческа разрешилась мертвым младенцем. Весной 1830 года Луке захотелось взять Анну с собой на мыс. Анна была тогда девятилетней девочкой. Их путешествие было очаровательным. В самой середине моря встретилось им торговое судно. Это был огромный корабль, совершавший рейсы под большими белоснежными парусами. Дельфины ныряли у самого его носа там, где с приятным журчанием лилась вода, сверкая на солнце всеми цветами радуги, подобно ковру из павлиньих перьев. Долго следила Анна своими довольными глазками за скрывающимся за горизонтом кораблем. Вот на другой стороне горизонта показалось что-то вроде лазоревого облачка; это была богатая фруктовыми садами гора. Постепенно на фоне солнечного света выделялись берега Апулии. В свежем воздухе распространился аромат южных фруктов.
Когда Анна сошла на берег, она была вся охвачена восторгом. С удивлением останавливалась она и смотрела на плантации и туземных жителей. Отец отвел ее в домик, где жила какая-то не особенно молодая женщина, которая не говорила, а мямлила. Они провели у нее два дня. Анна как-то раз видела, что отец поцеловал хозяйку в губы, но не поняла, что это значит. Возвращающийся баркас был нагружен апельсинами, а море было дивно спокойно.
На Анну это путешествие произвело впечатление чарующего сна. Будучи от природы молчаливой, она неохотно делилась своими впечатлениями со сверстницами, осаждавшими ее своими расспросами.
В мае следующего года на празднество в честь апостола прибыл архиепископ Орсонский. Вся церковь утопала в розах и позолоченных листьях. Вдоль бронзовых решеток горели серебряные лампады, ради этого дня сработанные золотых дел мастером. В течение нескольких вечеров оркестр играл торжественную ораторию, которую пел хор звонких голосов. В субботу должны были вынести бюст апостола. По всей стране, по берегу и внутри ее, ходили богомольцы, процессия двигалась по побережью, богомольцы несли иконы, и шествие было видно далеко с моря.
В пятницу Анна в первый раз причащалась. Когда архиепископ, почтенный и добрый старичок, поднял для благословения руку, камень на его кольце блеснул подобно божественному оку.
Вечером Франческа, как была в своей праздничной одежде, хотела уснуть на полу базилики и дождаться там утра, пока не возвратится процессия. Она была на седьмом месяце беременности, и ей было очень тяжело передвигаться. Пилигримы лежали на полу вповалку, от их тел подымалась в воздух теплота. Слышно было, как бессознательно шептали во сне чьи-то уста, чуть-чуть дрожали огоньки, отражаясь в масле, разлитом в висящих плошках. Двери были открыты, и весенняя ночь приветливо смотрела в церковь своими сверкающими звездочками.
В течение двух часов Франческа не могла уснуть: испарения спящих вызывали в ней тошноту. Наконец, она перестала обращать на это внимание и, побежденная усталостью, склонила голову. Она встала с зарей. В груди пилигримов все возрастало чувство томительного ожидания. Толпа увеличивалась. Каждый жаждал первым увидеть апостола. Но вот открылась первая решетка, резко прозвучал в молчании скрип крюков. Все сердца усиленно забились. Вот открывается вторая решетка, третья, четвертая, пятая, шестая, последняя. И вмиг, словно ураган, ворвалась толпа в церковь. Богомольцы плотной массой устремились к нише, страшные крики сопровождали эту невероятную давку. Десять или пятнадцать человек были так стиснуты, что задохнулись. Началась общая молитва.
Мертвых сейчас же вынесли наружу. Тело Франчески, все изувеченное и посиневшее, было принесено домой. Вокруг дома столпилось много зевак, а изнутри слышались жалобные вопли родных.
Анна, увидев на постели свою мать с посиневшим лицом и всю в крови, упала на землю без чувств. После этого ее в течение многих месяцев терзала эпилепсия.
Летом 1835 года Лука отправился в один из греческих портов на двухмачтовом судне «Тринидад», принадлежащем дону Джиованни Камаччоне. У него было тайное намерение, прежде чем отправиться в плавание, продать домашнюю обстановку и просить родственников взять Анну к себе, пока он не вернется.
Спустя немного времени корабль, нагруженный сушеными фигами и кориноским виноградом, отплыл к берегам мыса Рото. Но Луки не было среди экипажа, впоследствии говорили, будто он бежал со своей возлюбленной в Португалию.
Анна вспоминала о косноязычной старухе, которую когда-то целовал ее отец. С этих пор всю жизнь она не переставала грустить. Дом родственников Луки находился на одной из восточных улиц, вблизи мола. В одну из комнат нижнего этажа приходили матросы пить вино, по целым дням оттуда слышались песни, и виден был густой дым их трубок. Анна все время проводила среди этих пьяниц, наполняя их бокалы, от этого постоянного соприкосновения с грубыми людьми сильно страдала ее стыдливость. Она непрерывно должна была выслушивать непристойные речи, циничные насмешки, быть свидетельницей двусмысленных сцен и злостных выходок озлобленных и усталых моряков. Она не смела жаловаться, так как ела хлеб в доме чужих людей. Но эти мучения на всю жизнь притупили ее чувства: она превратилась в какое-то забитое существо, и постепенно ее рассудок ослабевал.