Том 4. Торжество смерти. Новеллы
Шрифт:
Будучи от природы в высшей степени ласковой, она перенесла свою любовь на животных. За домом, под соломенным навесом, стоял старый осел, это кроткое животное ежедневно переносило мехи с вином от Сант-Аполлинаро к кабачку. Хотя его зубы уже начинали желтеть, хотя кожа его облезла, все же иногда, завидев цветы чертополоха, он начинал прясть ушами и так весело ржать, как совсем молодой ослик.
Анна аккуратно наполняла его ясли кормом, а чан — водой. Когда бывало очень жарко, она отправлялась отдыхать в полуденное время в тени навеса. Осел жевал своими сильными челюстями солому, а она густой веткой сгоняла с его спины надоедливых насекомых. Иногда осел поворачивал к ней свою ушастую голову, поджимал свои вялые губы, выставляя розовые десны, казалось, будто животное посылает ей улыбку благодарности,
В углу, над кучей навоза, с жужжанием кружились насекомые. Анне казалось, что она слышит какие-то неземные голоса, и чувство бесконечного мира овладевало тогда душой молодой девушки.
В апреле 1842 года Пантелей, рабочий, ежедневно сопровождавший осла во время переноски вина, был убит во время драки. С тех пор обязанность сопровождать осла перешла к Анне. И она на заре уходила из дому и возвращалась к полудню или уходила в полдень и возвращалась к вечеру. Дорога, по которой она ходила, вела к холму, южная сторона которого была усажена масличными деревьями, спускалась оттуда к хорошо орошаемой полянке, предназначенной для пастбища, и, снова подымаясь, шла через виноградники и кончалась у фермы Сент-Аполлинаро. Осел шел вперед с опущенными ушами и усталый, она подгоняла его сухой веткой.
Когда животное останавливалось, чтобы перевести дух, Анна подгоняла его легкими ласковыми толчками в шею и понукала его криком. К более действенным мерам она не прибегала, так как ей было жаль мучить своего дряхлого друга. Когда ей хотелось наградить осла за рвение, она срывала для него с придорожных изгородей листья, и ей было очень приятно чувствовать на своей ладони прикосновение мягких губ, принимающих вкусную награду. Изгороди пестрели цветами белого терновника, имевшими вкус горького миндаля.
На краю масличной рощи стояла большая цистерна, возле которой был устроен длинный каменный желоб, сюда приходили коровы на водопой. На этом месте Анна каждый день и делала привал, прежде чем продолжать путь. Однажды она встретилась здесь с пастухом, родом из Толла, у него были косые глаза и заячья губа. Пастух поклонился ей, и между ними вскоре завязался разговор о пастбищах, о воде, затем о святых мощах и прочих чудесных вещах. Анна слушала своего собеседника со снисходительной усмешкой. Она была худой и бледной девушкой с пылающими глазами и очень большим ртом, ее каштановые волосы были гладко зачесаны назад. На шее сохранились еще розовые рубцы после ожогов, видно было, как возле рубцов пульсировали артерии.
Беседы с тех пор повторялись каждый день. Забытые коровы разбредались по лугу, они паслись и отдыхали на траве, жуя свою жвачку. Там и сям выступавшие контуры животных усиливали спокойный колорит живописной картины пастушеского уединения. Анна сидела на краю цистерны и беседовала с обычным спокойствием, а пастух с заячьей губой казался сильно влюбленным. Однажды Анна, внезапно вспомнив почему-то свое детство, стала рассказывать о своем морском путешествии на гору мыса Рото. По-видимому, память уже начинала ей изменять, потому что она рассказывала самые невероятные вещи таким тоном, будто все это была истинная правда. Пастух не сводил с нее глаз и слушал с большим вниманием, смешанным с удивлением. Когда Анна кончила, они оба долго молчали, как бы сливаясь с царившей кругом тишиной. В этот день оба они молча возвращались домой, погруженные в свои думы. По привычке коровы, прежде чем отправиться в обратный путь, подошли к водопою, у всех них сосцы висели чуть ли не до самой земли. Когда они приблизили морды к желобу, уровень воды от их медленных глотков стал постепенно понижаться.
В конце июня осел заболел. В течение целой недели он не принимал пищи и питья. Ежедневное хождение на пастбище прервалось. В одно прекрасное утро Анна пошла под навес и увидела, что осел лежит. Вид у него был грустный: спина согнулась дугой, и он не переставал хрипло кашлять, отчего его неуклюжее тело всякий раз сотрясалось. Над глазами образовались две глубокие впадины, подобно двум новым пустым орбитам, глаза стали похожи на два огромных пузыря, наполненных сывороткой. Услышав голос Анны, осел сделал попытку подняться, его тело качалось из
При этом зрелище молодая девушка почувствовала глубокую печаль. Так как не столько по природе, сколько по привычке Анна не чувствовала физического отвращения от соприкосновения с грязью, то она подошли к ослу и стала ощупывать его. Одной рукой она гладила его по нижней челюсти, а другой — по спине, она хотела заставить его двинуться с места, надеясь этим упражнением укрепить его силы. Животное сперва упрямилось, содрогаясь от новых приступов мучившего его кашля, наконец начало спускаться к морскому берегу. Ярко белела морская вода, отражая солнечный свет. Вдруг Анна выпустила из рук недоуздок и лишила осла точки опоры. Бедное животное грохнулось на передние ноги. Заскрипели кости огромного скелета, глухо затрещала сухая кожа на брюхе и по бокам. Животное сделало попытку подняться, от этого напряжения на деснах показалось немного крови.
Испуганная Анна с криком бросилась к дому. Со всех сторон сбежались конопатчики и, увидя лежащего осла, стали глумиться над ним. Один из них ударил ногой в живот умирающего. Другой схватил его за уши и так дернул, что голова осла тяжело упала на землю. Глаза закрылись. Тело животного судорожно вздрагивало. Вот задняя нога несколько раз дернулась, и все тело застыло в неподвижной позе. Лишь то место на спине, где были язвы, чуть-чуть вздрагивало, словно животное хотело согнать надоедливых насекомых. Когда Анна вернулась к этому месту, она застала конопатчиков, которые сдирали кожу с павшего осла и пели надгробные песни фальшивыми ослиными голосами.
Совсем осиротела Анна. Долго еще жила она в доме своих родственников и увядала там, исполняя самую черную работу и с истинно христианским терпением перенося ужасные страдания.
В 1845 году с ней снова повторились тяжелые эпилептические припадки. Через несколько месяцев она поправилась. В это время ее горячая религиозная вера достигла высшей степени. Каждое утро и каждый вечер она шла в часовню, в темном углу ее, в тени большой мраморной чаши с лубочным изображением бегства святого семейства в Египет, она долгие часы простаивала на коленях. Быть может, в этот угол ее тянуло изображение хорошенького ослика, который вез младенца Иисуса и Его Матерь в языческую землю. Великое, спокойное чувство любви овладевало ее душой, когда она опускалась на колени в этом укромном месте, из ее груди, как из горного ключа, лилась чистая молитва, она молилась не потому, что надеялась обрести какое-нибудь благо в земной жизни, а только потому, что в ней жила слепая жажда обожания. Она молилась, склонив голову у ног сидевших в церкви прихожан, и когда при входе и выходе они касались пальцами воды в чаше и осеняли себя крестным знамением, она вдруг приходила в себя и вскакивала, почувствовав, как на ее волосы падают благословенные капли святой воды.
В 1851 году Анна в первый раз пришла в Пескару. Приближался день святого Розария, который праздновался в первое октябрьское воскресенье. Анна шла из Ортоны, пешком, исполняя данный Богу обет. Она шла вдоль морского берега, благоговейно сохраняя на груди своей маленькое серебряное сердечко, завернутое в шелковую ткань. Тогда еще не существовало хороших проселочных дорог, и ей нередко приходилось блуждать в сосновых лесах. Все вперед и вперед шла Анна, вся отдавшись мыслям о богоугодных подвигах. Как-то вечером, когда она приближалась к поселку Салине, стал накрапывать дождик, вскоре превратившийся в сильный ливень. Так как ей негде было укрыться, то все платье ее промокло насквозь. К тому же ей еще пришлось перейти вброд устье речки Аленто. Ливень прекратился лишь тогда, когда Анна подходила к Валлелонге. Сосновый лес освежился, и в воздухе словно запахло фимиамом. Анна, воздав в душе благодарность Господу, быстрей зашагала по приморской дороге, так как чувствовала, что в ее тело проникает нездоровая сырость и ее зубы стучат в лихорадке.