Том 4. Торжество смерти. Новеллы
Шрифт:
Анна быстро шла впереди. Заккиеле шел за ней, обдумывая, что бы ей сказать. Оба они, почувствовав себя наедине, опять стали испытывать детский страх. Вдруг Заккиеле назвал свою спутницу по имени. Вся затрепетав, она обернулась. «Что ему нужно?» Заккиеле больше ничего не сказал, сделал два шага и очутился около Анны. Так оба они, сохраняя молчание, продолжали путь, пока их не разделила Саларийская дорога. Как и раньше, каждый из них пошел по узенькой тропинке по краям дороги, пока они не вернулись в Портазале.
Анна все еще не могла решиться на брак и откладывала его. Ее беспокоили религиозные сомнения. Она слышала, что только девицы могут быть допущены в райскую свиту Божьей Матери.
На святой седьмице 1857 года произошло знаменательное событие: между братством, управляемым доном Филено д’Амелио, и аббатом Ченнамеле, поддерживаемым телохранителями из прихожан, разгорелась настоящая война: они повздорили из-за порядка шествия с Телом Иисусовым. Дон Филено хотел, чтобы шествие клира вышло из церкви братства, а аббат настаивал, чтобы клир вышел из приходской церкви. В этом соперничестве приняли участие все окрестные жители и даже солдаты неаполитанского короля, стоявшие в ближайшей крепости.
На этой почве возникли народные волнения. Все дороги были усеяны толпами фанатиков, повсюду маршировали военные патрули, чтобы помешать беспорядкам, архиепископа Киетского осаждало бесчисленное множество послов со стороны обеих партий, немало денег было потрачено на подкупы, в городе уже разнесся слух о каком-то таинственном заговоре. Дом донны Кристины Базиле превратился в очаг ненависти. Поразительная хитрость и безграничная наглость дона Фиоре Уссорио обнаружились именно в эти дни распри. Дон Паоло Нервенья захворал сильнейшим разлитием желчи. Дон Игнацио Чеспа напрасно расточал все чары своего искусства мирить спорящих и свои медоточивые улыбки. Победа оспаривалась с непримиримым упорством вплоть до начала священной погребальной церемонии. Народ волновался в ожидании исхода, военный комендант, приверженец аббата, угрожал неслыханными карами мятежным сторонникам братства. Уже готов был вспыхнуть мятеж, как вдруг на площади показался всадник, держа в руках послание от епископа, возвещавшее победу братства.
С необычайной торжественностью двинулась процессия по улицам, усыпанным цветами. Хор из пятидесяти певчих пел звонкими голосами гимны Страсти Господней. Десять кадильщиков наполняли фимиамом весь город. Балдахины, хоругви, обилие свечей — все это повергло в изумление толпу. Потерпевший поражение аббат ни во что не вмешивался. Главный коадъютор дон Паскале Карабба, одетый в широкое облачение, шел торжественной походкой за гробом Иисуса.
Анна вначале была очень расстроена, так как желала победы аббату. Но ее пленила пышность погребальной церемонии, при виде которой она совершенно растерялась. К дону Фиоре Уссорио она даже почувствовала симпатию за то, что он участвовал в процессии, держа в руке колоссальных размеров свечу. Когда с ней поравнялись последние ряды процессии, она смешалась с фанатичной толпой мужчин, женщин и детей. Она шла, как будто ноги ее не касались земли, все время устремив взоры на сверкающий в вышине венец Скорбящей Богоматери. Над головами участников шествия развевались красивые полосы материи, протянутые от одних балконов к другим. Из окон булочных свешивались грубо слепленные из теста изображения агнцев. На углах улиц и переулков были расставлены жаровни, на которых сжигали ароматный фимиам.
Процессия не пошла мимо окон аббата. Время от времени по рядам народа пробегало нечто вроде замешательства,
Когда крестный ход, приблизившись к арсеналу, свернул в сторону, чтобы войти в церковь святого Джакомо, Анна обошла здание и, сделав несколько шагов, была у главных врат, где преклонила колени. Сначала к вратам подошли мужчины с колоссальным распятием в руках, за ними следовали хоругвеносцы с длинным древком, которое они поддерживали не только руками, но и лбом и подбородком. Затем, словно среди облака фимиама, шли другие ряды: певчие в мантиях, девушки, священники, клир, войска. Зрелище было величественное. Душой Анны овладел мистический ужас.
Процессия оставалась в вестибюле, чтобы, согласно обряду, сложить свечи на стоящую на аколите широкую чашу. Анна продолжала смотреть. Тогда начальник военной охраны, пробурчав несколько бранных слов по адресу братства, сердито бросил свою свечу в блюдо и с угрожающим взглядом повернулся к нему спиной. Все оторопели от изумления. В гробовом молчании слышно было бряцание шпаги удаляющегося лейтенанта. Один только дон Фиоре Уссорио имел дерзость улыбнуться.
Эти события еще долгое время служили темой оживленных разговоров обывателей и были причиной ожесточенных распрей. Так как Анна была очевидицей последней сцены, то многие приходили к ней за сведениями. Она терпеливо рассказывала всегда в одних и тех же выражениях то, что видела. В это время вся ее жизнь проходила в религиозных обрядах, исполнении домашних обязанностей и проявлениях любви к черепахе. С первыми теплыми апрельскими днями черепаха очнулась от спячки. Однажды из-под щита вдруг высунулась ее змеиная головка, и черепаха, еще погруженная в оцепенение, стала слабо покачиваться на лапах. Ее маленькие глазки были еще закрыты. Животное, быть может, уже утратившее сознание того, что оно не на свободе, стало двигаться лениво и нерешительно, ощупывая лапами почву, словно отыскивая в песке родного леса пищу.
Анна, наблюдая это пробуждение, почувствовала прилив невыразимой нежности и продолжала смотреть влажными от слез глазами. Затем она подняла черепаху, положила ее на постель и дала ей несколько зеленых листочков. Черепаха все еще не решалась дотронуться до листьев и, открывая свои челюсти, показала свой мясистый язычок, похожий на язык попугая. Оболочка шеи и лап казалась выцветшей и своим желтоватым цветом напоминала труп. Анна почувствовала большое сожаление и старалась подбодрить свою любимицу такими нежными ласками, которые расточает мать выздоравливающему сыну. Она смазала мазью ее костяной щит, чешуйки которого под лучами весеннего солнца стали ослепительно блестеть…
В этих заботах проходили для Анны весенние месяцы. Заккиеле же под влиянием усилившегося с наступлением весны чувства любви стал приставать к Анне с такими нежными мольбами, с какими не обращался к ней до торжественного обещания. Бракосочетание было назначено на канун Рождества Христова.
Тогда идиллия снова расцвела. В то время как Анна углубилась в шитье свадебного убранства, Заккиеле читал вслух историю Нового Завета. Брачный пир в Кане, чудеса Спасителя в Капернауме, смерть Найма, умножение хлебов и рыб, исцеление дочери хананеянки, десяти прокаженных и слепорожденного, воскрешение Лазаря — все эти чудесные рассказы производили большое впечатление на слушательницу. И она долго не могла забыть въезда Иисуса в Иерусалим на ослице, во время которого толпа устилала его путь своими одеждами и зелеными ветвями.