Том 5. Стихотворения 1941-1945. Статьи

Бедный Демьян

Мы не останемся в долгу^*

В борьбе с врагом наш фронт окреп, Но враг для нас еще опасен. Зверь, тяжко раненный, свиреп, На рев его ответ наш ясен. В печах, где плавится металл, Рабочий гнев заклокотал. Звуча по-новому, сирены. Зовут на подвиг трудовой, И вдохновляет все три смены Единый лозунг боевой: – Защита родины, культуры! Разгром смертельного врага! – Глаза сверкают, лица хмуры. Не час – секунда дорога! В соревнованье пил, рубанков Включился каждый молоток. Растет и ширится поток Аэропланов, пушек, танков, Боеприпасов – без конца! Побольше в брюхо ей свинца – Змее фашистской подколодной! Поддержим мощью всей народной Родного нашего бойца!

Огонь!^*

Враг на пути, ему знакомом: В Ростов уже вбивал он клин. Тогда фашистский первый блин Весьма крутым свернулся комом: Враг был отпотчеван – разгромом! Донцы, шахтеры, казаки, Красноармейские полки, При вашем яростном отпоре Пусть будет так – врагу на горе – Донская печь раскалена, Чтоб вражья лопнула спина, Чтоб почернели

вражьи хари, Чтоб от повторного блина Зарвавшейся фашистской твари Остался только запах гари, Чтоб враг наш видел смерть одну За каждым кустиком и горкой, Чтоб стало вечной поговоркой: «Погиб, как немец на Дону!»

Ночной «гость»^*

Ночь. В полевом колхозном стане Уснули все, чтоб встать поране. Не спит лишь сторож, дед Нефед. Вдруг всполошился старый дед: Над станом ночью гул мотора! Дед смотрит. Точно: самолет. С него Нефед не сводит взора. «Как он чудно себя ведет: Кружит почти над самым лесом… Взмыл вверх… Как не было! Исчез! Кружил он за каким тут бесом? – Так думал дед, шагая в лес. – Авось что-либо запримечу». Ан глядь, пыхтя, ему навстречу Верзила несуразный прет. Нефед к нему: «Ты кто? Откеда?» Верзила, выпучась на деда, Незнамо, врет или не врет: «Я, – говорит, – бежал из плену. Подбил я немца на измену, Подкуплен летчик мною был, Чтоб свез меня в советский тыл; Где здесь на станцию дорога?» У старика в душе тревога, Но речь умильна и хитра: «У нас останься до утра. Поешь, попей, сосни с устатку. А утром… Господи прости, Тебя на станцию свезти В колхозе сыщем, чай, лошадку!» В колхозном стане гость ночной. Все окружили гостя тесно. «Страдал в плену?» – «Ах ты, родной!» «Ну расскажи, нам интересно!» А дед стряпухе шепотком: «Гость явно треплет языком. „Страдал в плену“. А брюхо – вона! Лети стрелой в район, Матрена. Так, мол, и так: в ночи тайком К нам притесалася ворона. Мне этот „гость“ не по нутру: Вертляв, и рожа – на шпиона». Все разъяснилось поутру. Отряд, прибывший из района, Разоблачил врага в момент: Немецкий к нам проник агент! Осталось от него наследство – Его фальшивый документ, Оружье, взрывчатое средство И толстый денежный пакет. Сам получил он, по закону, Что причитается шпиону, Как говорится: был – и нет! Предупредивший крупный вред, Еще внимательней, чем ране, Относится к ночной охране Колхозный сторож, дед Нефед. Все говорят ему: «Спасибо!» «Пускай, – в ответ смеется дед, – Еще к нам сунется кто-либо! Мы и его – за первым вслед – Спровадим к черту на обед!»

Помянем, братья, старину!^*

О поле, поле Куликово, Врага ты видело какого! Здесь бились русские полки, И пахари, и рыбаки; Удары грудью принимая, Они свершили свой обет; Им показала свой хребет Орда свирепого Мамая! Враг новый рыщет на Дону. Помянем, братья, старину, Почтим и прадедов и дедов, Ударим так, чтоб никогда Уж не воспрянула орда Осатанелых людоедов!

Русские девушки^*

Зеркальная гладь серебристой речушки В зеленой оправе из ивовых лоз, Ленивый призыв разомлевшей лягушки, Мелькание белых и синих стрекоз, Табун загорелых, шумливых детишек В сверкании солнечном радужных брызг, Задорные личики Мишек, Аришек, И всплески, и смех, и восторженный визг. У Вани-льняной, солнцем выжженный волос, Загар – отойдет разве поздней зимой. Малец разыгрался, а маменькин голос Зовет почему-то: «Ванюша-а! Домо-о-ой!» У мамки – он знает – большая забота: С хозяйством управься, за всем присмотри, – У взрослых в деревне и в поле работа Идет хлопотливо с зари до зари, – А вечером в роще зальется гармошка И девичьи будут звенеть голоса. «Сестре гармонист шибко нравится, Прошка, – О нем говорят: комсомолец – краса!» Но дома – лицо было мамки сурово, Все с тятей о чем-то шепталась она, Дошло до Ванюши одно только слово, Ему непонятное слово – «война». Сестрица роняла то миску, то ложки, И мать ей за это не стала пенять. А вечером не было слышно гармошки И девичьих песен. Чудно. Не понять. Анюта прощалася утречком с Прошей: «Героем себя окажи на войне! Прощай, мой любимый, прощай, мой хороший! Прижалась к нему. – Вспоминай обо мне!» А тятя сказал: «Будь я, парень, моложе… Хотя – при нужде – молодых упрежу!» «Я, – Ваня решил, – когда вырасту, тоже Героем себя на войне окажу!» Осенняя рябь потемневшей речушки Уже не манила к себе детворы. Ушли мужики из деревни «Верхушки», Оставив на женщин родные дворы. А ночью однажды, осипший от воя. Ее разбудил чей-то голос: «Беда! Наш фронт отошел после жаркого боя! Спасайтеся! Немцы подходят сюда!» Под утро уже полдеревни горело, Металася огненным вихрем гроза. У Ваниной мамки лицо побурело, У Ани, как угли, сверкали глаза. В избу вдруг вломилися страшные люди, В кровь мамку избили, расшибли ей бровь. Сестрицу щипали, хватали за груди: «Ти будешь иметь з нами сильный любовь!» Ванюшу толчками затискали в угол. Ограбили все, не оставив зерна. Ванюша глядел на невиданных пугал И думал, что это совсем не война, Что Проше сестрица сказала недаром: «Героем себя окажи на войне!», Что тятя ушел не за тем, чтоб пожаром Деревню сжигать и жестоким ударом Бить в кровь чью-то мамку в чужой стороне. Всю зиму в «Верхушках» враги лютовали, Подчистили все – до гнилых сухарей, А ранней весною приказом созвали Всех девушек и молодых матерей. Злой немец – всё звали его офицером – Сказал им: «Ви есть наш рабочая зкот, Ми всех вас отправим мит зкорым карьером В Германия наша на сельский работ!» Ответила Аня: «Пусть лучше я сгину, И сердце мое прорастет пусть травой! До смерти земли я родной не покину: Отсюда меня не возьмешь ты живой!» За Анею то же сказали подружки. Злой немец взъярился: «Ах, ви не жалайт Уехать из ваша несчастный „Верхушки“! За это зейчас я вас всех застреляйт!» Пред целым немецким солдатским отрядом И их офицером с крестом на груди Стояли одиннадцать девушек рядом. Простившись с Ванюшею ласковым взглядом, Анюта сказала: «Ванёк, уходи!» К

ней бросился Ваня и голосом детским Прикрикнул на немца: «Сестрицу не тронь!» Но голосом хриплым, пропойным, немецким Злой немец скомандовал: «Фёйер! Огонь!» Упали, не вскрикнули девушки. Ваня Упал окровавленный рядом с сестрой. Злой немец сказал, по-солдатски чеканя: «У рузких один будет меньше керой!» Все было так просто – не выдумать проще: Средь ночи заплаканный месяц глядел, Как старые матери, шаткие мощи, Тайком хоронили в березовой роще Дитя и одиннадцать девичьих тел. Бойцы, не забудем деревни «Верхушки», Где, с жизнью прощаясь, подростки-подружки Не дрогнули, нет, как был ворог ни лют! Сметая врагов, все советские пушки В их честь боевой прогрохочут салют! В их честь выйдет снайпер на подвиг-охоту И метку отметит – «сто сорок второй»! Рассказом о них вдохновит свою роту И ринется в схватку отважный герой! Герой по-геройски убийцам ответит, Себя обессмертив на все времена, И подвиг героя любовно отметит Родная, великая наша страна! Но… если – без чести, без стойкости твердой – Кто плен предпочтет смерти славной и гордой, Кто долг свой забудет – «борися и мсти!», Кого пред немецкой звериною мордой Начнет лихорадка со страху трясти, Кто робко опустит дрожащие веки И шею подставит чужому ярму, Тот Родиной будет отвержен навеки: На свет не родиться бы лучше ему!

Боевой зарок^*

Лик этот скорбный, слезы эти И обездоленные дети, Врагом сожженный дом родной, От обгорелого порога Одна осталася дорога – Искать норы в глуши лесной, Покинув прах отцов и дедов, Таков, Россия, жребий твой В мечтах немецких людоедов! Но – в испытаньях ты тверда. Уже не раз, не два чужая Остервенелая орда Шла на тебя, уничтожая Твои деревни, города. Но на кровавых именинах Умела ты принять гостей: О, сколько на твоих равнинах Истлело вражеских костей! Ты отстоять себя сумела, И слава о тебе гремела: «Все, кто искал на Русь пути, Ее природу знали скудно: В Россию вторгнуться – нетрудно, Трудней – назад живым уйти!» Уроки прошлого не учат Ослов: таков ослиный рок. Им нужен новый, свой урок. Так пусть они его получат! Бойцы, дадим святой зарок: «Разбить врага – в ближайший срок!»

Русская женщина^*

В «двенадцатом году» – кавалерист-девица И в «Крымскую войну» – отважная сестрица, Она в дни Октября в «семнадцатом году» Шла в Красной Гвардии в передовом ряду. Да, русской женщине недаром мир дивится! И не читали ль мы о немцах в эти дни, Как напоролися они На героиню-сталинградку. Она, взамен того, чтоб указать пути Врагам, как дом – для них опасный – обойти, Их вывела на тесную площадку Под самый наш огонь и крикнула бойцам: «Стреляйте, милые, по этим подлецам!» Пусть стала жертвою она немецкой мести. Она пред миром всем раскрыла, как велик Дух русской женщины и как прекрасен лик, Суровый лик ее, готовой каждый миг На подвиг доблести и чести!

Боец-герой^*

Подросток-девочка. Она Бойцом-героем спасена, У пса фашистского отбита. Смертельной корчей сведена Рука сраженного бандита. Родной боец наш – невредим, Неустрашим, непобедим – Исполнен мощи сверхударной. На грозный лик его глядим Мы все с любовью благодарной.

Народный ответ^*

Да, наш народ породы стойкой: Свой фронтовой крепя заслон, Врагу ответил он постройкой Колхозных танковых колонн. Колхозным боевым ответом Ошеломлен фашистский сброд. Как он сказался в деле в этом – Весь осиян победным светом – Наш удивительный народ!

Это – то, что нужно!^*

Недостаток кожи и ее заменителей вынудил советское командование выпустить обувь для войск – из сукна. Можно себе представить, как тяжело сражаться русским в мороз в этой обуви!

(Римское радио от 19/XII 1942 г.)

Ай да Бенито! Влип знаменито!

(Новая итальянская пословица.)

Муссолини – речь о нем! – Разболтался дуче, Мол, у русских с каждым днем Положенье круче, Что дела их, видит бог, Никуда не гожи: Русский фронт насквозь продрог, Потому что нет сапог: Не хватает кожи! В довершение всех бед При заторе с кожей Никакой замены нет, На нее похожей. Но у русских – к их стыду, – Чтоб смягчить свою беду, Сыскан в нынешнем году Выход их исконный: Так – у них в большом ходу Стал сапог… суконный! – Жалко дуче русских ног? Нет, он зло смеется. Он, болван, узнать не мог, Что суконный наш «сапог» Валенком зовется! Брех понес о нем сплошной, Брех нелепый и смешной, Муссолини злобный. Русский валенок родной, Легкий, теплый, шерстяной До чего хорош зимой, До чего удобный! Он в морозы и в снега Серо пусть – на взгляд врага Выглядит наружно, Да согрета в нем нога! Вот чем обувь дорога! Стало быть, что нужно! Верный друг наш, он вдвойне Нам дороже на войне Зимней да морозной. До чего ж охота мне Городской вскричать родне И родне колхозной: Марья, Дарья, Митрофан, Сашенька с Феклушей, Епифан и Селифан, Тетя Феня, слушай, Слушай, дядя Ферапонт: Шлите валенки на фронт! Шлите срочно, дружно! Это – то, что нужно!

Любая кара им мала!^*

Вот до чего дошли фашистские бандиты: Они дают своим собакам имена. А человеку русскому – гляди ты! – Иная в их глазах цена: Покамест он от мук и голода не помер, Фашисты на него навешивают номер! Не человек он вроде, нет, А вещь, хозяйственный предмет – Последнего к тому же сорта. Жалеть его – какого черта! Пускай работает в мороз полунагим. Начнет дерзить? Фашист убьет его бессудно И «номер» выбывший – все это так не трудно! – Заменит «номером» другим. Фашистских извергов мы привлечем к ответу. Но как нам их карать? За все их за дела Любая кара им мала. Их преступленьям – меры нету!