Том 5. Стихотворения, проза

Бальмонт Константин Дмитриевич

Музыка

Кто шепчет через музыку с сердцами, Что говорит в ней волею с душой? Мы грезой зачарованы чужой, И тот чужой – родной, он плачет с нами. Проходят тени прошлого струнами. Душа заворожилась глубиной. Ты тайный – за прозрачною стеной, Недосяжимо-близко, и с крылами. Что в музыке? Восторг, нежданность, боль. Звук с звуком – обручившиеся струи. Слиянье в Волю сонма разных воль. О, все живые были в поцелуе. С очей слепых вдруг отошли чешуи. Еще побыть в прозрении дозволь.

Предощущение

На уводящих проволоках иней, Сгущенный, весь изваянный луной. Чрез окна говорят они со мной, Те дружные ряды продольных линий. Я далеко. Над Капри воздух синий. Волна, играя, говорит с волной, Горит Везувий. Лава пеленой. Ветвится дым разливом черных пипий. Я с вами, пламя, золото и сталь. Я там, где жерла, срывы гор, изломы. Во мне всегда поет и кличет даль. В душе хотят прорваться водоемы. Бьет полночь. Бледный, сел я за рояль. И в тишине смотрящей были громы.

Два голоса

Она мне говорит: «Я ласкою объемлю». И он мне говорит: «Я горячей горю». Я слушаю его. И ей любовно внемлю. Обоим им в душе воздвиг по алтарю. Я в колебании качаюсь и творю. Душой звенящею я музыку приемлю. И звон малиновый поет мою зарю. И океанами рассвет объемлет землю. Она мне говорит. И женскому я рад. Но он мне говорит. Я с ним в ином законе. По влаге пламенной плыву в огнистом стоне. И вот уж лунный ход размеренных сонат, Как ветр, отяжелев набатом благовоний, Вступает в солнечность ликующих симфоний.

Зовы звуков

Звук арфы – серебристо-голубой. Всклик скрипки – блеск алмаза хрусталистый. Виолончели – мед густой и мглистый. Рой красных струй, исторгнутый трубой. Свирель – лазурь, разъятая борьбой, Кристалл разбитый, утра ход росистый. Колоколец ужалы – сон сквозистый. Рояль – волна с волною в перебой. Но как среди плодов душисто манго, Струя истомно-пряный аромат, Мне хочется всегда уйти назад – Туда, где был, где сини воды Ганга, И дальше, до лиан, в яванский сад, К тоске ручьистой звуков гамеланга.

Мертвые звезды

Сердца к сердцам и к безднам кличут бездны, В ночи без слов к звезде поет звезда. И зов дойдет, но, может быть, тогда, Когда звезда – лишь гроб себя железный. Прекрасен полог ночи многозвездный, Но жизнь творит лишь там, где есть вода. Когда ж она иссохла навсегда, Звезда – лишь знак изящно-бесполезный. Там русла рек, где влага не течет. Там бродят лишь бесплотнейшие тени, Без жажды, без любви, без вожделений. И нет цветов там, чтоб собрать с них мед. Нет больше тайн. И чарой песнопений Душа там в плен другую не возьмет.

Люби

«Люби!» – поют шуршащие березы, Когда на них сережки расцвели. «Люби!» – поет сирень в цветной пыли. «Люби! Люби!» – поют, пылая, розы. Страшись безлюбья. И беги угрозы Бесстрастия. Твой полдень вмиг – вдали. Твою зарю теченья зорь сожгли. Люби любовь. Люби огонь и грезы. Кто не любил, не выполнил закон, Которым в мире движутся созвездья, Которым так прекрасен небосклон. Он в каждом часе слышит мертвый звон. Ему никак не избежать возмездья. Кто любит, счастлив. Пусть хоть распят он.

Он

Он проточил и пробуравил горы. Разрезал исполинский материк, И корабельный караван возник Там, где лесные ширились просторы. Он звезды разместил в ряды и хоры. Он мысль свою, как мчащийся двойник, Пошлет в пространство искрой, искра – крик, Чрез океан ведет переговоры. Задачи нет, которую бы он Не разрешил повторностью усилья. Он захотел – и он имеет крылья. До Марса досягнуть – надменный сон. И сбудется. Но в безднах изобилья Он должен гнаться до конца времен

Она покоится

Она покоится. Две белых чаши – груди. Два неба голубых – закрытые глаза. Ее ли в том вина, что в высях бирюза То дремлет в тишине, то в грозном рдеет гуде. Через нее в борьбе с богами равны люди. И станет сказкою, свой миг прожив, гроза, Бессмертным жемчугом – минутная слеза. И дикая резня – в напевном будет чуде. Она покоится. До нежного бедра Точеная рука чуть льнет в изгибе стройном. Ей суждено пребыть видением спокойным, – В веках оправданной, вне зла и вне добра. Она покоится меж звезд, где дышит мера, И в несмолкающих гекзаметрах Гомера.

Она

Когда пред нею старцы, стражи лона, Склонились друг до друга, говоря: «Смотрите, розоперстая заря!» – Она возникла в мире вне закона. Как сладкий звук, превыше вихрей стона, Как царская добыча для царя, Как песнь весны, как пламя алтаря, Как лунный серп в опале небосклона. Как миг любви, что сам себе закон, Как звон оков законченного плена, Как в ливне быстрых радуг перемена. Как в сне веков единый верный сон, Дочь лебедя, волны вскипевшей пена, Грань торжества, звезда средь жен, Елена.

Путь к ковчегу

Ты мне сказала: Видишь дождь бегущий? Но над дождем семирасцветный мост. Там реки красок. Духи там и кущи. Кователи рубинов, снов и звезд. «Беги. Наш путь к ковчегу прям и прост. Хоть прикоснись. Я встречу лаской ждущей. Ах, птицы райской так уклончив хвост, А крылья райской – взгляд любви берущей. Я побежал. Спешил. Устал. Продрог. Но был мгновенье в семицветном храме, На пресеченьи десяти дорог. Домой пришел лишь с мокрыми руками. Но ты сказала: Сделал все, что мог» – И целовала алыми губами.