Том 7 (доп). Это было
Шрифт:
– Отставить! – крикнул, смеясь, Вахабин. – Так ты верхового встретил?..
– Так точно, видел…
– Ну, так скажи собакам, что болван со звездой в раю, под мостом, где «фонари» играют!.. Понимаешь?
– Понимаю… висят трое…
– Три собаки! И пусть лучше не посылают сволочь, которая нищих грабит… а махровые чтобы приходили, с собачьим документом! не прятались за болванов!.. По-нял?!.
– Понял…
– А семерых на автомобиле, с билетами… сам, скажи, поручик Вахабин… снял!
– Помню… Казак вернулся.
– За рубаху больше ему не стоит, ношеная… – сказал он грубо. – Я б ему ни хера не дал, балуете их только…
– Пойдет ему на поминки! – ткнул Вахабин Безрукому чурек и сало. – Вспоминай, как… в аду едали! В раю расскажешь…
– Все бы отдал! – вскрикнул Безрукий, хватая сало. – Последние вы… в горы ушли… за нашу Россию бьетесь!., за правду бьетесь…
– Да уж не за ваши сопли!
– Давай мешок, – сказал капитан, вынимая из пазухи ком бумажек, и бросил, как мусор, с маху. – Миллионером будешь, на собачьи собачьего хлеба купишь…
– Господи! – завопил Безрукий, хватая его руку, но тот отдернул.
– Сматываться, поручик!.. И все трое ушли за камень.
Безрукий глядел на глыбу, на светлое за ней небо. Хотел крикнуть… – не выскочило из глотки. Шумели над головой деревья, сновали по глыбе тени.
Было?..
Бурлил и бурлил источник: было… было…
– Эй! красавец! – донеслось ветром сверху. – Слушай, дурак… за-мерзнешь!.. За Перевалом… огонь!., чабаны!.. Скажи… по-ручик послал… мурзак, князь… Вахабин!..
Безрукий невнятно крикнул…
Месяц зашел за гребень, темнело в балке. Кресты померкли.
Было? И верил, и не верил. Шумели над ним деревья, бурлил и бурлил источник. Валялся мешок, чернело пятно… Кошка?..
Он забрал в мешок кошку, увидал сало и кусок чурека на бумажке… Было!.. Он схватил сало и обнюхал, впился зубами… О детях вспомнил, сунул в мешок и замотал потуже.
…За Перевалом огонь?., чабаны?..
Перекрестился и побежал из балки.
В ушах стояло:
– За Перевалом огонь! чабаны!
Ветер уже не бился о каменную плотину Чатыр-Дага: теперь он нашел дорогу и рвался за Перевал прорывом.
Безрукого гнало в спину, низало стужей, – несло на тугих крыльях. Мотавшийся за спиной мешок не мог защитить от стужи, рука застыла. Страшась уронить мешок, он вцепился в него зубами. Пугало его сомненье…
– А ну… не попадутся?..
Не набежит на огонь – замерзнет.
– С ними бы попроситься… дождаться утра… – вспоминалось ему о встрече. – Да нет, не верят… хоронятся где-нибудь в пещере… огонь разложат… Хорошо в пещерах, тихо… И всякие припасы… никто не доберется… Детей бы перетащить… жили бы себе да жили…
Мешались в голове мысли.
Да была ли
– И денег дали… два пуда купить можно? Несло на тугих крыльях.
В глазах осталось – прыгающий круг света, сверканье струйки, светлый стаканчик с фляжки, комок бумажек…
Была встреча!..
И все казалось, что это из давней жизни.
Черными полосами струились кусты и камни. Дорога меркла, – месяц ушел за горы. Сзади, из черноты, густо валила туча, клочья ее светились. Сеяло тонким снегом, но Безрукий его не слышал. Он даже и ног не слышал: несли его деревяшки, попрыгивали, как спьяну. Он засыпал на бегу, – и встряхивало его испугом:
– Мешок?
Мешок колотился в спину, терло дерюжкой губы. И вдруг проясняло мысли:
– Господи, что же это? Голый бегу… который уж день… все горы? Сейчас упаду, замерзну…
Стучало в ушах, как камни: огонь… чабаны!..
Кусты пропали, снегом блеснуло поле… Рвануло в гуле, – и Безрукий понял, что он на Перевале.
Ветер нашел просторы, рухался за плотину с ревом. Мчались по снегу камни великого огнища, выли. Пригнувшись, несся навстречу дуб, закинув в вихре исхлестанные ветви, – мелькнул чернотою в свисте…
И сбросило с Перевала вихрем.
– А где огонь?..
Дорога бежала книзу, черная пустота глотала, – и вот, глубоко во тьме, красновато мигнуло искрой.
– Огонь… чабаны!..
Черными полосами мчались кусты и камни. Искра мигала, гасла. В долины валились балки, чернело глубью. Качало небо великой тенью – смутной Горой-Царицей: дорога крутила петли.
Безрукий ее не видел.
Слева мигнула искра, мигнуло справа. Огонь вертелся, летел навстречу. Дымилось над ним сиянием.
– Огонь… чабаны…
Хлестало снегом, стегало глаза метелью, катило камнем. Казавшийся все далеким, огонь появился близко, у ног, в провале. Бурно над ним дымилось…
– Чабаны… на нижней петле!
Рвануло вперед надеждой. Невидный, смутный, стоял у дороги камень. Ударил камень – и Безрукий упал с разбегу.
Долго ли он лежал – не помнил. Крутило над ним метелью. Стегало воем.
– Огонь… чабаны… – сказало ему в метели.
Он поднялся, но его сбило ветром.
– Мешок свалился!
Опять его сбило ветром. Он пополз, обшаривая дорогу, но пальцы уже не могли нащупать.
– Сбросило ветром… в балку?
Ноги отяжелели, онемели. Он все же пополз на локте, выискивал, – где чернеет? Что-то чернелось на краю дороги? Куча щебня. Жужжало по ней бурьяном.
Безрукий дополз до края, заглянул в черноту провала. Гулом во тьме ходило – леса качались. Он поглядел на небо. Стояло на небе – тенью. Смотрела Гора-Царица, – темная, тихая, ночная. В небо за ней поглядел Безрукий, сказал беззвучно: