Томление духа
Шрифт:
Ножовкин усмехнулся:
– У тебя квартира другим концом запитана, а от этого провода – одна лишь лампочка во дворе…
Он показал на фонарь, висевший над дверью, и шагнул к дому, полагая, что тема исчерпана.
Матушка сплющила губы.
– Не знаю, про чё ты говоришь. Этот столб никакой роли не играет…
От подобного разворота Ножовкин подпрыгнул. Как не играет! И стал развивать историю: дует ветер, провода бултыхаются, трутся друг о друга. Короткое замыкание – и кирдык. Или провода оборвутся. И будут лежать с напряжением… И тут на них наступают голой пяткой. Или промокшим ботинком…
Мать при этом стояла на своем:
– Они говорили, что им так и надо висеть.
– Придумали…
На соседнем крыльце показался Прибавкин, спустился к тропинки, подошел к Ножовкину и поздоровался за руку.
– Хоть ты ей скажи! – выходил из себя Ножовкин. – Нормально это или нет, когда провода перехлёстнутые?!
Прибавкин поднял голову, переспросил:
– Провода?
– Они же могут замкнуть!
– Запросто… Они вообще на одних махрах держатся.
– А лампочка? – опомнилась мать.
– Изнутри подключим, – говорил сын.
– На столб лезть надо, а я не медведь с когтями, – цеплялась мать.
Прибавкин вдруг рассмеялся:
– У нас же служба своя в поселке. У меня все телефоны записаны – куда и кому. Идите, звоните…
Втроем они еще какое-то время стояли, ведя хозяйские разговоры с пятого на десятое. Ножовкин поворачивал к главному – в чем раствор месить, гравий таскать… Тележку бы надо для этого…
– Тележка имеется, – оживилась мать.
Она подошла к погребу, сняла сверху ворох клеёнчатых обрезков – под ними оказались небольшие колеса.
– Вот и тележка наша. – Она взялась за ручку. – Пойдет такая?
– Замечательно. А раствор перемешивать?
– У Карася надо спросить.
– А я ведь писал, что надо бы подготовиться. Штаны, сапоги. Надо было из дома с собой прихватить…
– На себе тащить? – Мать вынула из кармана аэрозольный баллончик и поднесла к губам. – Как будто мы штанов не найдем… Сашка Карасев обещал. Они всю жизнь строятся… У них всё есть. И ванну дадут для раствора.
Ножовкин успокоился: всё собиралось в один узел. Только бы мороз не грянул.
Прибавкин, жмурясь, поглядывал в небо:
– Вон как солнышко жарит. Пойду-ка дела я делать, пока тепло стоит.
Он направился вдоль забора в сторону бани, косясь на свои владения.
Ножовкин, а за ним и Егоровна, вернулись в дом. Мать принялась было чистить рыбу, но сынок остановил ее. Потом с этой рыбой.
– Ты же ухи хотел…
– Когда она будет! Давай перекусим чем-нибудь побыстрее…
– Ну, чего тогда? Может, колбаски?
– А помидоры есть?
– И помидорки, и огурчики. Всё пока, слава богу…
Накрыв на стол, она позвала сына из зала, и они сели завтракать.
Егоровна вздохнула и посмотрела на сына.
– Что, мама?
– Может, похмелишься?
Тот пристально посмотрел ей в глаза, потом на стол. Опять выпить?
– А ты немножко, чтоб не болеть… Рюмочку выпьешь и больше не пей.
На том и решили.
Егоровна сказала, что и сама при этом выпьет, потому что надо же поддержать компанию. Но где одна рюмка пришла, там и вторая, а там… Егоровна отпивала из рюмки понемногу, а сынок опрокидывал рюмку полностью. Хорошо сыну у мамки. Давно не виделись.
– Спасибо, мама!
– Еще рюмочку…
Однако Ножовкин отказался и встал из-за стола. Не успел отойти, как в дверь постучали, и в проеме образовалась лохматая голова Саньки Карася.
– Можно, тетя Аня? – спросила голова.
– Ну, канешно, Михалыч, проходи…
Карась крякнул и, растянув губы в улыбку, перевалил тело через порог. Его качнуло, он едва удержал равновесие. Голова обросла волосом, под глазами обвислые полукружья.
– Прости, тетя Аня…
Взгляд у него скользнул к комоду, возле которого теперь находился Ножовкин.
– Серега! – устало воскликнул он. Шагнул навстречу, протянул руку, сжал ладонь, и Ножовкину показалось, что тот даже всхлипнул.
Отступив назад, Карась повернулся к матери и махнул ладонью:
– Никуда я не поехал сегодня… Ну, хоть расстреляй меня. Куда я такой в обласок?!
– А я еще утром подумал, – вставил Ножовкин.
– Вот именно… Сегодня я опять не рыбак… Жалко, рыба подохнет. – Он подступил к матери и вдруг зашептал, словно боясь, что его кто-то может услышать. – Налей нам с Серёгой по семь капель. Мы же с ним так долго не виделись. Серёж, сколько мы с тобой не виделись?!
– Больше двадцати…
– Вот видишь! – Он с голосом выдохнул. – Какой у тебя сын! Помнит, а я забыл. Всё начисто позабыл… Налей нам, а…
Мать придвинула гостю стул:
– Садись, Михалыч.
А сама, нагнувшись, стала шарить рукой между шкафом и холодильником.
– Хорошая ты женщина, Анна Егоровна…
Карась, сидя, закинул ногу на ногу и сцепил на колене пальцы.
– Как живешь, Саня? – спросил Ножовкин.
– Колочусь потихоньку, как рак на мели. Пацаны подросли. Младший с нами не живет – уехал в Красноярск. Учится в военном училище. С ним всё нормально, а старший с нами – не могу укатать…
Он повернулся лицом к хозяйке:
– Ну что, Анна Егоровна, есть надежда?
– Не найду, однако, – бормотала та, продолжая шарить теперь за шкафом.
– Может, тебе помочь?
– Сама найду! – проговорила она строго. – Хозяйка да не найдет! Было бы чего искать. Думаю, мы вчера последнюю выпили…
– Ну, вы даете, – обиделся Карась. – Куда в вас только полезло…
– Нету, Саня…
– Ты еще поищи. Не могу, голова трещит. Ну к кому я теперь пойду… Сама знаешь: в долг никто не верит.