Томление духа
Шрифт:
«Мерзость запустения», – шевельнулись в голове чьи-то мысли. Однако Ножовкин тут же отбросил их. Не мерзость, не запустение, а всего лишь обычная тишина. А он, Ножовкин, отвык от такой тишины, живя в далеком городе – в муравьиной кочке… Надо бы проще жить. Жить среди этих улиц, никуда не выезжая? Тогда не будет тоски. Жизнь – вот она где! Она здесь! Среди этих вот старых домов!
Глава 4
И НИКАКИХ БАТАЛИЙ
Утро и день
– Не знаю, не знаю, – бормотала Эмма, – как она дальше будет… Без мужика, с двумя детьми… И этот, сволочь, совсем спятил. Молчит, не пишет. И трубку не берет. Может, нашел себе и кувыркается, сказал мне попутчик в поезде… Тот, что помог выгрузиться…
Федя больше молчал, глядя в окно, а тут взорвался. Далась вам Германия! Уедем, поедем! Там марки кругом валяются! И что?! Уехали?! А мужика бросили…
– Надо сходить, навестить, – опомнилась Эмма. – Может, одумается…
Фрида шевельнулась на диване:
– Это едва ли. Сказал: «Родился здесь – здесь и умру. Даже не уговаривайте!» Но ладно об этом. Что же с Мартой случилось? Ушла на пенсию и молчит.
Феденька усмехнулся:
– Нашли чему удивляться, если человек всю жизнь таким был. Даже замуж толком не вышла.
Эмма потянулась к сумочке, вынула визитку. Ножовкин Сергей Александрович. Дела уголовные и гражданские. Позвонить, что ли? Хотя бы узнать, как в таких случаях следует поступать… А потом ехать. Надо бы только определиться.
Подумала и тут же забыла, потому что опять зашел разговор про Германию – про то, как живется там русским немцам, – там же Европа, политика. И снова пришлось рассказывать, как приехали, как жили в пункте временного размещения, пытаясь соображать на советский манер: «Всё у нас родное, всё общее…»
– Мы там вроде как в стороне живем – никаких политических баталий.
– А правительство?
– Как вам сказать… Оно не придает нам особого значения. Им бы своих умять, бывшую ГДР. А с нами они не считаются… С нашими культурными особенностями, с нашим наследием в головах. По паспорту мы немцы, значит, и по духу должны быть немцами. Короче, бултыхаемся своими силами, и многие так и остались советскими. Сначала даже не знала, как на трамвае проехать…
– Вот даже как…
– А как бы вы думали! Гельмут Коль предложил – мы и кинулись… на историческую родину. С деньгами там, правда, лучше, чем здесь. Кто нас там знал, кто мы такие, немцы из России! Меня лично связывает лишь графа в паспорте – национальность. Остальное как было русским, так и осталось. Так что пришлось мне там хреново. Это ж другая вселенная. Ты приезжаешь в чужую страну без знания языка, с парой чемоданов – и не знаешь, как на трамвае проехать. Бред, конечно, но так было. Именно так.
Глава 5
АХ, МУХА, – БУДЬ ТЫ НЕЛАДНА!
Под утро Ножовкина разбудил чей-то стук. Кто-то долго и нудно долбил на кухне в окно. Однако Ножовкин оставался в постели, не желая ступать по холодному полу. Надоест – уйдут. В такую рань только и спать.
– Ну что тебе надо?! – послышался материн голос. – Михалыч, ты что ли?
За окном кто-то невнятно бубнил.
Мать загремела кованым крючком (открыла дверь) и пошла в сени. Затем вернулась, и Ножовкин понял, что стучал Санька Карасев.
– Анна Егоровна, – бубнил Карась. – Сетки проверить надо, а силы нету. Рыба передохнет. Налей, а?
– Ить нету…
– Рыбки закопчу…
– К вам стучалась вчера, а вас не было никого. Может, вы спали с Марией. Сам же говорил, чтоб сразу сказала, как мой приедет…
– Загудели… – Наступила тишина, затем – чавканье. – Ну, я пошел, тетя Аня. Спасибо. Ты меня знаешь….
Вновь тихо хлопнула дверь, и наступила тишина.
– Какая ему рыба! – подал голос Ножовкин. – Навернётся из обласка!
– Ничего не поделаешь – просит, – отозвалась мать и раскашлялась. – Не могу отказать – ведь он же теперь мой сосед… Надо крепиться. В баню зовут всё время. Они хорошие с Маней. А запьют – близко не подходи. Вот опять облик потеряли…
– Приносит хоть рыбу-то?
– С прошлого раза в сенях лежит – почистить надо.
– Протухла, поди.
– Там же холодно. Сегодня почищу и пожарю… Или уху сварю. Чё лучше?
Ножовкин ответил уклончиво:
– Как хочешь…
– Ну, тогда я пожарю сковородочку. И уху сварю, – планировала мать.
– Вставать надо, – решил Ножовкин .
– Еще рано. Часы вперед чешут на целый час. Спи. Я тоже еще посплю…
Ножовкин удивился. Действительно, с чего это вдруг? Повернулся на другой бок и сразу заснул.
Через какое-то время с горы, тарахтя, пролетел мимо окон «Запорожец», и Ножовкин очухался ото сна. Беленая стена магазина ярко светилась – день был в разгаре. В голове метались тяжелые мысли: «Приехал помочь и валяюсь…»
Ножовкин встал, оделся и вышел в огород. Собака привычно бросилась в ноги и завиляла хвостом. Хорошая собачка. Она ни разу его не видела до этого, однако даже не тявкнула в первый день, признав за родню. Чудеса! Никого не пропустит мимо, чтоб не облаять, а ему улыбается. Эх, душа ты собачья…
Стукнула калитка, с улицы вошла мать.
– За хлебом ходила, а то у нас кончился.
– Пора за дела. – Ножовкин огляделся по сторонам. – Время не ждет…
– Успеешь еще. Наработаешься…
Мать вкладывала в эти слова особый смысл: начнет сынок торопиться – готовь чемодан.
– Успеешь, – повторяла она. – Приехал – и сразу за дела…
– Думал, здесь всего лишь стена, а тут и тополь, и стайка и провод… Изоляция истрепалась. Замкнет – и пожар!
– А мне сказали, что так надо. Электрик говорил.