Тонкий лед
Шрифт:
— Сокол наш! Красавец! Иди к нам! Да плюнь на эту швабру,— тянут руки другие бабы, вырывают Егора, нахально волокут к себе.
А вот и Тамара. Как она оказалась в зоне? За что?
— Егор, прости меня! — закрывается шайкой.
Но только хотел протиснуться к ней, кто-то грубо оттолкнул на скользкую лавку.
Он не удержался и закричал:
— Тамара, не уходи! Я сейчас.
Но какая-то баба, набрав полный таз воды, вылила его на Платонова. Тот мигом проснулся. Огляделся: вокруг хохочущие люди.
— Повезло тебе, что твоей тещи не было здесь!
— А
— Всех баб своих вспомнил поименно!
— И каждую звал ласточкой, розочкой, козочкой. Всяких комплиментов полные пазухи напихал!
— Вот вам и скромняга-одиночка! Погоди, Федь! Он еще освоится у тебя! Дай время. Пороху хватает, да смелости маловато! — хохотал Соколов.
— Ну, и орал ты, дружок! И Катю, и Томку, и Симку,— всех вспомнил! Достали они тебя и во сне. Не иначе как на дискотеку в стардом попал? Иль на девичник в психушку?
— Кой там! В вендиспансер на сексмарафон,— хохотал Владимир.
— В баню угодил во сне. В нашу, женскую! Чуть не сдвинулся! Меня на куски разрывать стали. Ох, и вовремя разбудили.
Соколов вдруг сделал всем знак замолчать и вслушался в тишину ночи.
— Иринка едет! Что-то стряслось. Давайте, мужики, быстро собираться,— мигом протрезвел Александр Иванович, спешно закидывая в рюкзак миски, ложки, чугун.
— Да никого нет! Показалось!
— А тебе уши заложили шайками в бане,— отмахнулся Соколов, и в это время из-за кустов сверкнули лучи света от автомобильных фар. Еще через минуту Ирина выехала на поляну, развернулась, выскочила, хлопнув дверью.
— Ну, что там стряслось? — подошел Касьянов.
— А ничего! Мамка велела вам передать еду Вот и все. На зоне тихо. И ваши спят,— повернулась к Соколову.— Помогите жратву вытащить. Там горячая картошка!
— Опять в портянки замотала? В дедовские? — подначивал Федор Дмитриевич.
— Чтоб тебя черти веселили всю ночь! Я думал, на зоне беда, коль мчишься к нам! — злился Соколов.
— Возьмите молоко, а вот тут сметана и вареные яйца, редиска, да хлеб не забудьте.
— Иди уж поешь! Как раз миска ухи осталась!
— Нет, я картошки наелась. Мамка молодой накопала, с укропом сделала. И вам такую привезла.
Егор удивленно смотрел на Ирину:
— Вот чудачка! Побыла бы дома, со своими. Так принесло ее с полной сумкой харчей. Спросить бы, зачем? Разве они в доме лишние?
— У меня в соседях был Илья, крепкий человек, хозяин, из бывших кулаков! Так вот у него в коллективизацию все отняли, он снова нажил. Тут война. Немцы забрали все. Он опять уже после войны скотину купил. Тут Хрущев подкузьмил: обрезал покосы. Илья на север приехал, мол, тут не достанут. Уж сколько лет прошло. Большое хозяйство у человека, а мне каждое утро молоко парное приносит. Ведь вот надо ж такому быть? И все просит не терять сердце к земле и всему, что на ней родится,— качал головой Федор Дмитриевич.
— Он — Ваш сосед? — спросил Егор.
— Ну, да! Бывший. Когда-то в одной халупе жили, потом он отдельный дом построил, а нам квартиру дали. Иногда я помогал косить ему, сено в стог сметать. А он и теперь помнит. У нас, Егорушка, сосед дороже родни. Она далеко, зато сосед всегда рядом. Нынче он —
— Я с соседями не общаюсь,— признался Платонов.
— Почему?
— Как-то не сложилось. Ухожу рано, возвращаюсь поздно. Да и устаю.
— Гордыня тебе мешает,— отозвался Александр Иванович.
— Скажите, а случалось, чтобы кто-то из соседок в вашу зону попадал? — спросил Егор.
— Ты вот о чем,— нахмурился Касьянов и, помолчав недолго, ответил,— было такое. И не раз. Вот и Дуняшка Козырева отбывала. Целых два года. А за что? Сетку поставила на рыбу, ну, с десяток «горбылей» в нее попало. Она их в мешок и домой, детей кормить. А рыбинспектор прихватил. Ну, и все на том. Предложил ей натурой откупиться прямо на месте. Дуняшка отказалась, и посадили бабу. Мужик у нее совсем никчемный был, сущий алкаш. У него после суда обоих детей забрать хотели. Он не отдал и бабе пообещал, что в доме все будет в порядке. Она ему не поверила. А мужик, словно что-то нашло, и впрямь завязал с выпивкой. На трактор вернулся, работать стал. Через год на машину пересел. Детей обул, одел, дом привел в порядок. А тут рыбинспектора того увидел. Вспомнил, что жена рассказала о нем, ну, и натянул его на кулак за все одним махом. Тот инспектор к врачу, чтоб побои зафиксировать. А деревенские мужики — навстречу ему. Ну, узнали, куда он ходил и зачем, позвали с собой на бережок выпить. Тут покос рядом. Знали, что инспектор на халявную выпивку шибко охочий. Скажу, что напоили его не жалеючи. До сих пор не сыщут, куда ж инспектор опохмелиться пошел. Ведь до сих пор не воротился. Никто не видел козла. А Дуня давно на воле. И со своим мужиком хорошо живут. Вот и все. Соседка моя и теперь. Я ихнему сыну-последышу — крестный отец.
— И что с того? — удивился Володя неподдельно.
— Нет, я такого родства избегаю,— смущенно признался Егор.
— А не боишься, если сам в беде брошенным останешься?
— Ничего со мною не случится. Все плохое, чему надо было произойти, уже минуло. Я пережил достойно. Больше грозы ждать неоткуда! Разве с дочкой? Но она умная девушка. За нее спокоен,— отмахнулся Егор, добавив, что соседей в дом он не пускает, как и в свою душу, никого.— Кроме сплетен и пересудов, мои соседи ни на что не способны,— добавил Егор резко, словно поставил точку на разговоре.
— Как жаль, что, прожив на Сахалине годы, ты так и остался приезжим,— вздохнул Федор Дмитриевич и пересел поближе к Соколову, его ребятам.— Ну, что Лень, как твой малыш растет? — спросил рослого молчаливого человека.
— Уже пятый год нам пошел. Девочек конфетами угощаем. Мужики обычно заканчивают этим,— усмехнулся криво и добавил,— не знаю, кто из него состоится? Среди женщин растет, но не плакса. К техническим игрушкам тянется.
— Это хорошо. А что девчонок балует — скоро пройдет. Мальчишки эгоистичны по природе. Коль его девчонка обратит внимание на другого, конфет больше не получит. У меня такой же свой вырос,— оглянулся на Ирину и спросил.— Ну, что Ира? Возьми вот деньги за харчи и поезжай. Там нынче мой заместитель дежурит. Увидит, что нет ни тебя, ни машины, переживать будет.