Тонкий лед
Шрифт:
— Я в грибах не разбираюсь,— пытался Платонов под благородным предлогом остаться дома. Отказаться напрямую не хватало духа.
— Зато Федя в них рубит, не даст поганок привезти. Да и не столь грибы важны! На свежем воздухе, в тайге отдохнем,— звал Александр Иванович. Егор согласился.
Уазик поскрипывал и подпрыгивал на таежном бездорожье, но мужчины не замечали неудобств. Соколов вел машину уверенно и Касьянов сказал шуткой, что больше не будет брать в поездки Ирину, а когда Соколова проводят на пенсию, возьмет его к себе водителем.
— Сейчас! Ишь размечтался! У тебя в шоферах только
— Шел бы ты со своим предложением! Уже в зэки меня списал паразит! — отвернулся Касьянов.
— Ну, не кипи, Федь! У меня в кочегарах старик канает уже сколько лет. Старожил, едри его в корень. Скоро девяносто лет исполнится ему, а помилования не дают и по амнистии никак не получается. Не подходит статья.
— За что ж он «ходку» тянет? — поинтересовался Федор Дмитриевич.
— Леший его знает. Я в его дело не смотрел,— сознался Соколов.— Случается, в деле столько накручено, а потом оказывается, ни того взяли! Настоящий преступник на воле дышал. Да и что может дряхлый дед? — отмахнулся Соколов.
— Это о Кондрате? — спросил Егор.
— Ну, да! Наверное, ты видел его. Он единственный в зоне носит бороду. Говорит, что все мужики в его роду бороды носили, и он не даст ее сбрить. Ну, да зачем деда обижать? Хочет, пусть носит. Она никому не помеха. Верно говорю? — повернулся Александр Иванович к Егору.
— Тот Кондрат — старовер? — спросил Касьянов.
— Не знаю. Мне нет дела до его веры. А вот работает человек — как вол упирается. Один, без сменщика, без выходных и праздников ровно каторжник. Я ему сменщика предлагал, чтоб отдохнул, так отказался.
— Псих какой-то,— вырвалось у Касьянова.
— Не без пунктика в тыкве. Но сколько б ни проверяли, замечаний к нему никогда не было. В котельной сам белит, моет, чистота идеальная. И старик весь отмытый и обстиранный, будто за котлом гарем старух прячет, которые его холят,— рассмеялся Соколов.
— Ничего он не псих. Нормальный дед. Я часто с ним общался, когда в вашей зоне работал. Жаль мне Кондрата было, а помочь некому. И сидит ни за что,— встрял Егор.
— Ты смотрел его дело?
— Конечно! Он — знахарь.
— Как моя бабка? — спросил Александр Иванович удивленно.
— Я твою не знаю, а дед толковый, много знает и умеет. Сам убедился не раз.
— Погоди, приедем на место, расскажешь. Тут уж рукой подать,— попросил Соколов Егора.
Касьянов криво усмехнулся:
— Неужели вправду можно довериться дремучему старику или какой-нибудь неграмотной повитухе? Они зачастую расписаться не могут за себя. Чуть с ними заговорил, такое понесут, мол, все будущее наперед видят. Человеческие болячки лечат. А как в зону влетел такой добрый, вразумительно никто не ответит. А у нас ни за что не судят и сроки не дают.
— Ну, Федя разгорелся, не доехав. Будет тебе «косить» под прокурора. В твоем роду репрессированных не имелось? Повезло! А у нас
— Тогда другие были времена. Теперь беспредела нет! — вставил Касьянов.
— Федя, тебя стоило в мою зону командировать на годок. Иное запел бы!—остановил машину Соколов, сказав коротко,— приехали! Вытряхивайтесь!
Мужчины вышли из машины, огляделись. Вокруг глухая, непроходимая тайга. Здесь давно не ступала нога человека, и таежные обитатели с удивлением уставились на людей.
На мохнатой лапе сосны солнечным зайчиком замерла белка. Всяких зверей в тайге видывала, а вот таких — нет! И голоса странные. Стоят на задних лапах, никого не ловят, не обнюхивают тайгу. Кто такие? Чего от них ждать?
Из-под пенька ежик выглянул. Кого тут носит возле его жилья? Топочут оленьим табуном, малышей пугают.
Соболь вскарабкался на елку повыше. Может, и не обидят появившиеся, но лучше повыше забраться от них. Так безопаснее.
— Ну, что? Располагаемся? — вытащил рюкзак Соколов. Человек огляделся и сразу приметил семью маслят. Едва их срезал, увидел подосиновики.— Мужики, давайте сюда! — позвал Александр Иванович.
Вскоре все трое разбрелись по тайге.
Даже Егор, впервые приехавший в лес, сумел до вечера собрать пять ведер отменных грибов. Только он хотел спросить мужиков, что делать с ними дальше, как Соколов напомнил:
— Так что ты хотел рассказать о кочегаре?
— О Кондрате? Умный, хороший человек, таких теперь и на воле не сыскать. Я ведь тоже не верил в знахарство, да к тому же осужденное.
— Ты руби без предисловий. Нам ехать скоро. Попьем чайку, да в путь,— напомнил Касьянов.
— На ту пору Тамара нас бросила. И я стал зацикливаться. Вот так просидел во дворе на скамейке до ночи, а зима стояла. Утром пришел на работу, от меня все шарахаются. Морду перекосило до неузнаваемости. Попробуй пойми, от переживания или с холода? Но как глянул в зеркало, аж самому страшно стало. Со мной с перепугу фартовые здороваться начали. Ну, я — к нашему врачу. Тот осмотрел, послушал, да и говорит, мол, лечение будет долгим, если оно поможет вообще. Сказал, что я какой-то нерв застудил. Короче, гарантий не дал. Зато уколами всю задницу пробил, а результат — нулевой. Что тут делать? Сижу в кабинете, башка гудит, лицо болит, его все больше ведет. Боюсь домой с работы возвращаться, чтоб дочку с тещей не испугать. В кабинете прохладно. Думаю, пойду к кочегару, чтоб давление в котле прибавил. Заявился к старику. Не стал приказывать и требовать, просто попросил дать побольше тепла, ну, и объяснил, почему, показал свою рожу. Дед головой покачал, предложил присесть. Потом достал какую-то банку с водой, смочил край полотенца, обтер мне лицо и велел закрыть глаза. Сухим концом полотенца укрыл мои лицо и голову. Велев мне не шевелиться, сам молиться стал. Потом несколько раз сказал заговор, надавил на лоб, над глазами и в висках. Опять лицо полотенцем протер и велел прийти завтра. Глянул я на себя, когда вернулся, морда получше. Так вот за три дня вылечил меня Кондрат. Деньги ему предлагал, он от них отказался. Только продуктов немного взял. Мне даже стыдно было, что вот так с человеком рассчитался. Но дед мне сказал, что обратиться к нему еще придется.