Тонкий лед
Шрифт:
Бригада сурово и мрачно обступила покойника, молча положила его на носилки и, погрузив в неотложку, села перекурить.
Мишка с Ириной все еще выясняли, кто из них виноват. Их обоих на милицейской машине привезли к следователю.
Поначалу, допросив супругов, следователь отпустил домой, взяв с обоих подписку о невыезде. Проверив все акты проверок, ознакомившись с предписаниями и замечаниями, поговорив с бригадой каменщиков, следователь резко изменил свое отношение к Ирине. Та понимала, что никто не поддержит и не защитит ее. Женщину пугало, что Михаил каждый день стал прикладываться к бутылке. С нею он
— Миша, меня посадят. Я это чувствую. Побудь со мною хоть эти дни. Ведь разлука у нас предстоит долгая. Может, навсегда расстанемся,— пыталась пообщаться с мужем.
Но до Миши ее слова не доходили. Он спал мертвецки пьяным сном.
— Мишка, ты совсем разлюбил меня. Поверишь, жить не хочется! — сказала мужу, вернувшемуся с работы.
— Ты это брось, дура! У меня, может, и не хватает чего-то в репе, к примеру, твоей грамотешки, но умом не обижен. И не бери на «понял»! Если б не нужна была бы, давно под жопу выкинул! Не дергайся блохой, может, обойдется.
Но жена друга, оставшись вдовой с осиротевшим сыном, потребовала наказания виновного. Ирину еще до суда взяли под стражу.
— Инженер по технике безопасности обязан добиваться неукоснительного выполнения всех своих требований, а не устраивать на стройплощадке семейные разборки. Не уговаривать, а требовать! Наказывать лишением премий тех, кто пренебрег вашим предписанием. Вы слишком легкомысленно относились к своим обязанностям и многое позволяли мужу! За случившееся вы понесете наказание, а муж будет лишен поощрений и должности бригадира. С нынешнего дня он — обычный рядовой каменщик, без всяких привилегий. А вы ответите за свое,— сухо сказал следователь, добавив, что завтра направляет дело в суд.
Ирину осудили на три года. Адвокат сказала, что добилась максимально возможного, по такой статье уходят в зону на пять лет.
— Спасло то, что эта судимость первая. Вы чистосердечно раскаялись, сразу признали свою вину и помогали следствию,— сказала адвокат, прощаясь с Ириной, предупредив заранее, что кассационную жалобу на приговор суда она писать не будет, потому что не видит смысла.
Ирину привезли в зону в модном платье, в туфлях на «шпильке». Зэчки, увидев новенькую, хватались за животы:
— Она, блин, на дискотеку возникла!
— Эй, метелка, у нас один на всех хахаль, и тот безногий!
— Ты, рыжая, кого клеить вздумала?
— За что загремела?
— Надолго ль к нам?
— Че заткнулась? Да не реви! Этим тут не проймешь. И не грузи, что не виновна. Мы все это прошли.
— Слышь, ты? Пыли вон туда, в угол, где свободная шконка. Вчера там бабка сдохла, место тебе освободила. Занимай. Может и ты откинешься, не дожив до воли. Такое тут не новость.
Ирина с ужасом оглядела смятую постель. Волосы на голове зашевелились. Она не могла заставить себя присесть.
«А как же спать стану? Будто в одном гробу с покойницей»,— подумала женщина, беспомощно оглядевшись.
— Иди ко мне. Присядь, переведи дух,— позвала Ирину женщина с соседней шконки.
Новенькая подошла неуверенно, робко присела на край шконки. Женщина обняла Ирину, и та внезапно разрыдалась у нее на плече. От страха и горя. Поделилась, за что осудили.
— Успокойся. Тебе еще повезло. Будешь швеей работать в чистом теплом цехе. Не станешь маяться где-нибудь на стройке или в шахте.
— Так я с ним с самого детства дружила. Он, если честно признаться, вынянчил меня.
— Ты что без родителей маялась?
— Да нет, так получилось.
Зэчки потянулись к Ирине, сели поближе. Слушали, спрашивали, знакомились.
— Мишка в многодетной семье вырос. Их пятеро да родители. В нужде жили. У меня все иначе. Я одна, да и то по ошибке получилась. Матери, наверное, аборт некогда было сделать,— вытерла слезы со щек Ира и продолжила,— отец в загранку ходил на торговом судне.
— Небось, капитан? — вздохнула с завистью одна из зэчек.
— Обычный радист, зато мать — начальник таксопарка. Вобщем, жили мы лучше, чем семья Мишки. Из-за хлеба не дрались, как у них. Ну, мать уходила на работу на целый день, меня одну оставляла под замком, просила Мишкину мать присматривать иногда. У той тоже руки детьми связаны. Она Мишку посылала ко мне, он старшим был, своих нянчил, имел опыт. Так-то и привыкла к нему. Даже папой звала, когда маленькая была. Он на восемь лет меня старше. Как- то мать моя застала его у нас, поняла, кто выхаживает и стала подкармливать пацана. Иногда покупала одежду, обувь. Даже форму в школу ему дарила. Тот понемногу привык и даже иногда ночевал у нас, делал уроки, пока я спала. Потом он стал водить меня на улицу гулять. И когда сверстники спрашивали Мишку, где он меня взял, отвечал, что я его родная сестра. Все верили, даже я. Оно и понятно, он никогда меня не обижал, делился каждой конфетой, хотя добрым его никто не считал. Мишка защищал меня как родную и с детства невольно воспитывал для себя. Я свою мать не слушалась так, как его, потому что она просила, а он мог больно шлепнуть по заднице. Мама разрешала многое, а Мишка с детства держал меня в ежовых рукавицах. Мать доверяла пацану.
— А че в детсад не сдала?
— Кто б меня забирал оттуда? Она с работы раньше девяти вечера не возвращалась. Даже в школу меня Мишка отвел. Сам одел, собрал, мать только деньги дала на завтрак, но их Мишка по дороге забрал,— вспомнила Ирина.— До самого пятого класса отнимал их себе на сигареты. Я матери не говорила об этом, не выдавала.
— А зря! — вставила зэчка рядом.
— Боялась, что отлупит. А бил часто. Он меня учил читать, писать, считать. Помогал делать уроки, проверял, сам собирал меня в школу. Косички заплетал, гладил форму, чистил туфли, даже колготки мои стирал. Из школы приводил, не доверяя подружкам. Мама по выходным водила нас в цирк или в зоопарк. Покупала мороженое, пирожные. Никогда не спрашивала, обижает меня Мишка или нет. Она верила ему, а я, не зная сравнений, думала, что все так и должно быть.
— Что ж он тебя до конца школы за ручку водил?
— Ну, нет! До пятого класса. Потом его в армию забрали. Поверите, он оттуда писал мне чаще, чем своим домой. Я всегда отвечала ему. Он знал обо мне абсолютно все.
— Нешто у него, кроме тебя, девок не имелось до армии?
— Были. Я сама им записки носила, а ответы ему. Уж и не знаю, было ли что между ними? Только ни одна его не дождалась из армии. Все вышли замуж. Но и он со службы не писал им писем.