Тонкий лед

Нетесова Эльмира Анатольевна

— А ты имела до него другого парня? Когда твой Мишка служил, встречалась с кем-нибудь?

— Да, был одноклассник. Целовались с ним, до серьезного не дошло. Не успели!

— Скажи, что не дозрели...

— Может, и так. Его в армию забрали. Он просил ждать, я обещала. Нравился тот парень. Скромный, тихий, цветы дарил при каждом свидании, а в письме из армии насмелился. В любви объяснился. Лично до службы не решался.

— Все они козлы! Никому верить нельзя. Во, я со своим почти тридцать лет мучилась. Когда прихватила беда за жопу, словно ветром сдуло. Другую блядь на­шел. И про детей забыл! Хорошо, что дочка взрослая, да средний уже в армии, младший школу заканчивает. Так вот и не пропали. Моя Наташка ничего из рук не выпустила, все удержала. Скоро и мне на волю. Там и вовсе его позабудем. Не хрен для них жить! Сраной метлой надо гнать из дома,— встряла Танька.

— Замолкни ты со своим засранцем! Сто раз про него слышали. Дай сказать новой,— шикнули зэчки на Татьяну.

— А зачем за Мишку вышла, если с детства оби­жал? Дождалась бы своего обходительного из армии.

— Терпежу не хватило!

— Не-ет, наверное, Мишка опередил? Успел «на­тянуть» Ирку,— предположила бугриха.

— Я еще училась,— покраснела Ирина.

— Это не помеха!

— Он все годы ждал меня,— оправдывалась но­венькая.

— Кто из них?

— Мишка иль тот сопляк?

— Поначалу оба! Мишка помимо меня баб имел. Уже взрослым стал. Когда увидел, кто меня, кроме него, провожает, вломил ему втихаря и пригрозил. Тот и от­ступил. А Мишка устроился на работу и, не ожидая, когда я закончу институт, на третьем курсе предложил замужество.

— А чего поспешила?

— Куда было деваться, если с ним бабой стала? На Новый год напоил, сунул что-то в бокал, я и выру­билась. Проснулась уже без трусов, Мишка рядом ухмыляется, щупает всюду. Я отгоняю, он хохочет, мол, теперь не кривляйся, всю насквозь знаю. Сказал, что время даром не терял, объездил как кобылку, теперь, может, жеребую.

— Эх-х, дура! И зачем с ним пила?

— Так и мать с отцом сказали, когда вернулись из гостей. Но назад время не вернешь. Хотя отец пригро­зил Мишке намылить шею, но куда там! Мишка — на­стоящий медведь против папки. Так вот и вышла за него. Сама не знаю зачем. Из-за него срок получила. Как жить теперь? Не только имя, все будущее мне изгадил паразит проклятый! Все запрещал матери с отцом говорить правду, ждал, что обойдется. Они, если узнают, с ума сойдут от горя. Я у них одна. Мне не себя, родителей жаль.

А через три недели в зоне появились родители Ири­ны и попросили личное свидание с дочерью. Часа три общались, о многом услышали от Ирины впервые.

Нет, они не ругали и не упрекали дочь. Потребова­ли, чтобы она написала заявление на развод. Предуп­редили, что будут добиваться пересмотра дела дру­гим следователем и замены реального наказания на условное.

— Ты больше никогда не будешь работать на строй­ке. Не пустим! Мы уже договорились о твоем будущем, только бы получилось с пересмотром дела. Адвокат, которого мы наняли,— самый лучший во всем городе. Этот поможет! Главное, никогда больше не вспоминай Михаила. Негодяю этому не место в нашей семье. Хам и примитив, дебил! Если будет домогаться, найдем на него управу! — усмехнулся отец одними губами.

Дочь поняла, что папаша не только решил, но и что-то успел предпринять.

Прошел почти год с момента заключения Мещеря­ковой под стражу. К ней часто приезжали родители, привозили передачи, успокаивали дочь. Рассказыва­ли, на какой стадии находится дело.

— Теперь уже в областном суде. Там не откажут,— говорила мать.— Мишка тебя топит, боится, если тебя выпустят, то его посадят.

— Знай, он больше не муж, вы официально раз­ведены. И если он хоть на шаг ближе допустимого приблизится к тебе или попытается зайти к нам, тут же окажется в милиции. Там с ним однозначно разбе­рутся.

— Немножко осталось, подожди дочка! — просили оба, уходя.

Ирина соглашалась с ними во всем.

Навещал ее и адвокат. Несколько раз он приез­жал в зону. Это был солидный, спокойный, уверенный в себе человек. Он говорил негромко, но каждое его слово помнилось.

— Вас не имели права отдавать под суд, поскольку являетесь молодым специалистом. Года не прошло с момента окончания института до несчастного слу­чая. Именно потому ответственность за происшедшее могла быть поделена между мастером участка и бри­гадиром каменщиков. Вот потому я добиваюсь не ус­ловного срока — это тоже судимость, а полного Ваше­го оправдания. Такого требует Закон, а не моя фанта­зия. Да, рассмотрение моих жалоб затянулось, но в том я не виноват. Думаю, что в следующий раз увидимся уже на воле.

Через неделю после его визита впервые позвонил Михаил.

— Ты, твою мать, чего воду мутишь своими кляу­зами? Дышать опаскудело? Так врубись, крыса недо­битая, я всюду достану. И на зоне тоже! Ты чего на меня свои грехи грузишь? Или мало на воле крови моей попила? Я тебя выучил, держал как королеву, а теперь хочешь отблагодарить, сука? Против меня уго­ловное дело повернули! Слышь, мартышка, уродина долбанутая? Тебя достанут, если меня сгребут. Заби­рай свои кляузы, пока в асфальт не закатали дуру, и сиди тихо, не суйся никуда без моего разрешения, мымра облезлая!

— Слышь, ты, «параша» гнилая? Чего «варежку» раскрыл? Не то захлопну так, что вмиг на погосте от­дыхать будешь! Ты посмел мне грозить? А кто ты есть, пидер мокрожопый? Я тебя, дай только выйти, уделаю по полной программе! До конца через жопу дышать станешь, отморозок! Ничего не спущу козлу! И помни, в зоне всякий треп записывается на пленку! Побазарь еще! Урой себя вместе с репой!—услышала, как по­спешно отключился Михаил.

А еще через неделю в зону пришла официальная бумага, по которой Ирина Мещерякова должна быть немедленно освобождена от наказания, ибо возбужде­ние дела, арест и последующее осуждение были при­знаны незаконными и отменены областной прокурату­рой и судейской коллегией областного суда.

Когда Платонов вызвал Ирину и прочел ей бумагу, женщина от радости смеялась и плакала:

— Егор, теперь я могу Вас так называть, ведь с ме­ня снято обвинение! Меня выпустят на волю! К роди­телям, домой! Я снова стану человеком! Уже заново. Егор, как это здорово!

— С мужем что решила?

— Нет его у меня! И больше никогда ни за кого не выйду замуж! Никого к себе не подпущу. Буду жить свободной птицей, чтобы снова не попасть в клетку! Все ж как ни тяжело одиночество, оно лучше преда­тельства!