Тонкий лед
Шрифт:
— Это как? — не понял Егор.
— Тихо! Нашли себе баб, расписамшись, перешли на фамилии жен. Такое дозволяется. Вот и сыщи! Отличи беглого от коренного свойского мужика. Ни в жисть! Такие в тишке да при хорошей хозяйке еще долго свет коптить станут. Им наплевать, что в зоне их в покойники списали, а домой отписали, что убиты при попытке к побегу. Другому даже краше иную семью заиметь. А у многих, окромя родителев, никого не имелось. Фартовые и навовсе родства не признают. У них за одну жизнь с десяток имен сменится. Сколько побегов, столько паспортов. И ништяк! Их сажают. Стреляют, а воров от того меньше не становится. Плодятся как тараканы.
— Они к вам сюда заходят?
— Ну, еще что? На кой я им нужон? А и оне к чему сдались тут? Старушек пугать? Не стоит! Даже мимо не шмыгают.
Егор уходил от Кондрата в раздумье: «Правду ли сказал дед? Если не соврал, то почему смолчал тогда? Ни словом не обмолвился Соколову, что знает об охране и Ефремове. Хотя обронил еще в мой прошлый приход, что хоть он и старый, но голова и жизнь — одна, и рисковать ими он не хочет. Выходит, могли навестить его фартовые и свести с ним счеты? Но ведь они сумели уйти. Не их опасался. Тех солдат-охранников? А может, Ефремова? Но он на своем месте, в зоне. Его назвал сразу, не опасаясь последствий. Неужели Ефремов продался? Скольких же он выпустил за все годы?» Человек покачал головой. «То-то и теперь Соколов покоя не знает. Каждый день только и слышим о его зоне: «Убежали матерые преступники из зоны особого режима содержания! Просьба ко всем жителям Поронайска не выходить на улицу в ночное время суток. Будьте осторожны, открывая двери квартир и домов. Убедитесь. Кто вам звонит? Не оставляйте двери жилищ открытыми. Не отпускайте детей во двор вечером». Выходит, и сегодня Ефремов продолжает свою двойную игру? Снова нашел общий язык с солдатами охраны и списывает в покойники живых уголовников! А Соколова сдергивают среди ночи. Он и не подозревает, какая игра ведется вокруг,— вздыхает человек и вдруг вспоминает,— а ведь Соколову скоро на пенсию! Кого-то назначат после него, тот и станет расхлебывать эту кашу. Хотя кто знает? Может, новому по душе придется нынешний уклад? Ефремовых еще хватает...»
Платонов и сам не заметил, как подошел к крыльцу. Позвонил в дверь. Тут же услышал торопливые шаги Наташи:
— Егорушка, я так ждала тебя! Ты мой самый лучший, самый родной на земле!
И сразу будто гора свалилась с плеч. Нет тяжести на душе, неприязни к людям. Всё и все остались за порогом счастья своей семьи.
Платонов теперь не задерживался на работе до полуночи, не ночевал в кабинете, свернувшись калачиком на старом диване. Даже водитель перестал спрашивать, куда подвезти Егора, и вел машину без вопросов к дому Натальи. Сегодня Платонов предупредил, что хочет навестить тещу. Та позвонила на работу и сказала, что ему пришло письмо, надо приехать и забрать его.
Егор, войдя в квартиру, удивленно огляделся. Все здесь изменилось. Вокруг новая мебель. Ничего прежнего, хотя бы на память, не уцелело. Даже детский набор, купленный когда-то для Оли, столик с двумя стульчиками, исчез бесследно.
Громоздкие диваны и кресла с толстыми кожаными боками заняли все углы и выдавили из квартиры хлипкое, ненадежное прошлое.
— На свалку Ванюшка велел свезти весь хлам. Да и чего оставлять тот мусор? Зато вишь, как красиво нынче! — гордо оглядела огромные ковры на стенах и полах, могучую мебель, из-за которой дышать стало нечем.
— Как мрачно у вас! Будто в склеп попал! — вырвалось у человека.
— Да что ты несешь, Егор? — обиделась теща.
— Дышать нечем. Как в мебельный склад попал по ошибке. Явно перегрузили квартиру. Устроили выставку, а жить где будете? В ваши годы пространство и воздух нужны. А вы себя заживо в могилу загнали. Кругом теснотища, запахи лака, клея. Как терпишь такие опыты над собой? — пожал плечами зять.
— У нас отродясь такой мебели не было. Как жили, сам
Мария Тарасовна позвала человека за стол, загремела посудой.
— Я есть не буду,— вспомнил Егор, что его ждут дома.
— С чего так? — удивилась теща.
— Мам, у меня есть женщина. Я живу с нею. Она ждет,— признался, заикаясь.
— Как это? Нашел другую? — выпустила из рук тарелку. Та со звоном упала, разбилась вдребезги.
— Мам, сколько лет прошло? Я все ждал, когда Томка образумится. На моем месте любой потерял бы терпение и создал бы другую семью. Даже ты мне советовала. Чему теперь удивляться?
— Да не в том дело, Егорушка! Семья, понятно, нужна. Как без нее? Я вон на что старая, а и то нашла себе голубя. Тебе ж и подавно нужно было женщину сыскать. Только как быть теперь, ума не приложу...
— А что случилось?
— Томка вертается! — всплеснула руками Мария Тарасовна и, убрав с пола осколки тарелки, налила чай на двоих, села рядом, достала письмо из кармана.— Читай,— попросила тихо.
«Милые мои, родные Егорик и мамочка! Конечно, обижаетесь, что редко и мало пишу вам. Не серчайте! В том, честное слово, нет моей вины. Совсем зашилась на работе. Очень большая нагрузка. Вы не поверите, никто не хочет работать в больнице из-за копеечной зарплаты. На нее и впрямь не прожить. Дома мне тоже было велено бросать работу, которая приносит одни убытки. Я даже расход на бензин не покрываю, а ведь нужно поесть, во что-то одеться и обуться. Короче, я работаю в ущерб семье, так мне было заявлено уже не раз. Все понимаю разумом, тем более что многие мои коллеги давно ушли из медицины и устроились там, где больше платят. Но что мне делать с собой? Я не могу оставить свою работу! Я люблю ее! Она — мое первое я! В ней чувствую себя человеком! Не мыслю себя вне ее. Знаю, уйду из медицины — потеряю все! Я и так сотворила глупость, развалила семью. Осталась никчемной фифой, противной самой себе. Спасает лишь работа. Там нужна, в больнице чувствую себя необходимой. А мне предлагается место содержанки, которую в любой момент могут попереть под зад коленом. Я не хочу такой участи. Я уже списалась с облздравом Сахалина. Недавно получила ответ, что работу по специализации мне предоставят в любом городе, и как только дам телеграмму о согласии на переезд, мне вышлют деньги на дорогу. Думаю, медлить не стоит. И я к Новому году буду с вами.
Егор, со временем ты поймешь и простишь. Ведь мы с тобой всегда без лишних слов понимали друг друга. Твои временные постельные увлечения с другой женщиной меня не пугают. Сама в том же виновата, а потому и тебя прощаю. Давай начнем все заново, с чистого листа. Так, как будто мы только встретились. Ведь через все годы я поняла, что люблю одного тебя и никому не отдам! Я выстрадала свое. И не мечтай о другой семье. Пошали, пока я не приехала.
Да, вот что забыла. Скоро у Оли родится ребенок, и мы станем дедом и бабкой новому нашему человечку! Дочка живет хорошо. Кажется, она даже счастлива! Нет, о Сахалине она вспоминать не хочет! Уходя в декрет, решила совсем уйти с работы. Возможности мужа позволяют ей сидеть дома. Но как бы и ей одних возможностей не оказалось недостаточно. Хотя, время покажет.
Егорушка, я постоянно вспоминаю тебя! Не злись, я не вру. Мне очень не хватает моего Скворушки! Так что, если ты всерьез обзавелся левой женщиной, советую вовремя расстаться. Я еду с твердыми намерениями восстановить семью и все, что было в ней хорошего...»
— Эдак, она потребует, чтоб ты Ивана Степановича бортанула! — глянул на тещу Егор.
— Как бы ни так! Она на сколько годов меня кинула? Ни копейкой не подмогла. А Ваня не о себе, как Томка, про меня беспокоится. Нешто я совесть в рейтузах оставила? Не выйдет у ней мою семью сгубить! А то сама как сука бросила всех и смоталась с кобелем. Нынче в обрат! Да не спросившись сбирается. Кто ее тут ждет? Я от Вани никуда. Ведомы дочкины заботы. Ни в жисть с ей не останусь! Вертихвостка окаянная! — бранилась Мария Тарасовна.