Торлон. Война разгорается. Трилогия
Шрифт:
— Возьмите этого юношу с собой.
Хейзит удивленно остановился. Старик сверкнул недобрым глазом. Велла резко повернулась. Даже Гийс, до сих пор делавший безучастный вид, уперся в говорящего недоверчивым взором и смерил с ног до головы.
— Если вы оставите его здесь, то никакого толку от этого не будет, — поспешил Ротрам пояснить свой замысел. — Он либо будет освобожден вместе с остальными, либо падет жертвой гнева собирающейся толпы. Согласись, Гверна, в обоих случаях вы ничего не выиграете.
— И поэтому… — поддержала она его такой знакомой и любимой им улыбкой.
— …и поэтому оставьте ему связанными руки, засуньте в рот кляп
Хейзит посмотрел на мать. Гверна кивнула.
Велла сжала кулачки, не веря своему счастью и наблюдая, как браг осторожно засовывает в рот Гийса кляп, перетягивает веревкой, чтобы тот не смог его вытолкнуть языком, завязывает концы на затылке, укладывает пленника обратно на пол и взмахом охотничьего ножа рассекает путы на затекших ногах. Она стремительно подошла к Ротраму и украдкой, но сильно, сдавила ему в знак благодарности руку.
Недовольным остался только старик, которого здесь называли Тангаем. Красноречиво поигрывая топором, он демонстративно отошел от Хейзита, предоставив пленника в полное его распоряжение и дав понять, что отныне его этот вопрос не касается. Ротрам отметил, что Хейзита подобное отношение нисколько не смутило. Вероятно, он и в самом деле питал к парню товарищеские чувства. Рука Веллы была теплой и ласковой. Ротрам покосился на девушку. Она смотрела мимо брата и суженого в окно, за которым людей становилось все больше. По сути Тангай был прав: следовало поспешить. Когда людей много, это всегда не к добру, даже если изначальные намерения толпы самые что ни на есть добрые.
Гверна вернулась к кухонной двери, сняла со специальной подставки маленькую, невзрачную кружку и сунула в мешок. По семейному преданию, в день праздничного открытия таверны «У старого замка» из этой кружки пил сам Ракли. Ротрам только теперь окончательно осознал, что Гверна в душе готова к тому, что никогда больше сюда не вернется. Предательски заныло сердце. Он вздохнул.
— Я попробую их отвлечь. Надеюсь, вы уже решили, куда идти. Мне можете не говорить. А не то под пытками могу проболтаться. — Он широко улыбнулся Хейзиту, который состроил забавную гримасу отвращения, и подмигнул Тангаю, одобрительно поднявшему большой палец. — Рассчитываю, правда, что вы не уйдете слишком далеко и мы в скором времени снова свидимся, друзья мои. Береги себя, Велла. — Девушка поняла, что он имеет в виду, и грустно кивнула. — Пусть сбудутся твои самые смелые желания. А тебе, Гверна, я желаю силы и мудрости, которых тебе и так не занимать. Слушай внутренний голос. И постарайся послать мне весточку, когда найдете надежное укрытие. А ты береги мать, Хейзит. И заботься о сестре. Я всегда знал, что и она, и ты достойны большего, чем услуживать кому-то. Ты, я вижу, нащупываешь свой путь в жизни, так не теряй след, и тропинка обязательно выведет тебя на широкую дорогу.
— Вы как будто навсегда с нами прощаетесь, вита Ротрам, — сказал Хейзит, протягивая торговцу руку для пожатия.
— Кто знает, друг мой, кто знает… Тебя, старик, — повернулся он к Тангаю, — я встречаю впервые, но верю, что и ты их в беде не бросишь. Пусть топор твой всегда будет острым, а рука твердой.
— Как-нибудь справлюсь, — невесело отозвался дровосек, явно желая, но
Ротрам перевел взгляд на Гийса.
— Вижу, что за свою шкуру ты не слишком трясешься и готов принять судьбу, какова бы она ни была. Похвально, но только на твоем месте я бы поторопился определиться окончательно, с кем ты. И постарайся не причинять обид Велле и ее семье. Иначе знай: если не я, то кто-то другой отыщет тебя, где бы ты ни был, и отомстит. Обо всем остальном ты и сам лучше меня знаешь.
Он отечески похлопал слегка потрясенного Гийса по плечу и направился к входной двери.
— А что будешь делать ты, Ротрам? — окликнула его в последний момент Гверна.
— Жить. А сейчас поговорю с людьми и попробую развернуть их гнев и страх на благое дело. За сохранность таверны не ручаюсь, но попробовать стоит.
Он вышел, и они услышали с улицы его окрепший голос:
— Вечер добрый, дорогие мои братья и сестры!..
— Никогда не предполагал, что он умеет произносить речи, — заметил Хейзит. — Мам, что ты делаешь?
Гверна ходила между еще увитыми пожухлым плющом колоннами и гасила одну за другой неизвестно кем и когда зажженные свечи. Зала погружалась в вечерний полумрак. Вместе с хозяевами скоро отсюда уйдет и последнее тепло, и плющ замерзнет и погибнет.
— Тангай, запри для порядку дверь, — вместо ответа скомандовала Гверна. — Велла, отворяй окно на сторону амбаров. Народу там пока не видать. Вот через него и уйдем, пока Ротрам старается.
— Куда пойдем-то? — шепнул Хейзиту на ухо Тангай, когда они благополучно выбрались через узкий проем на улицу и головой вперед вытащили окончательно потерявшего дар речи пленника. — Ко мне можно, но далековато.
— Да есть у меня одна задумка, — с наигранной уверенностью отозвался Хейзит, осекся, задумался и потянул за рукав присевшую на корточки Веллу. — Ты веревки прихватила?
— А ты говорил?
— Нет, но ты должна понимать.
— Хейзит…
— Я взяла, — остановила вот-вот готовый вспыхнуть скандал Гверна. — Два мотка. Тебе хватит?
— Молодец, мам! Ну, все! Пошли теперь за мной.
Он двинулся первым, пригнувшись под весом мешка и стараясь придерживаться тускнеющих теней. За ним на своих ногах и налегке поспешал Гийс, которого для надежности держал за свободный конец наручных пут Тангай. Топор дровосек предусмотрительно сунул за пояс, а в другой руке сжимал перевязь перекинутого через плечо мешка. Очевидно, самого тяжелого из четырех. За ним след в след семенила Велла, стараясь всецело отдаться новому приключению, чтобы хоть как-то отогнать донимающие ее все это время тоскливые мысли. В хвосте шла Гверна, за внешней отрешенностью которой скрывалась борьба с желанием в последний раз оглянуться на родной дом. Когда борьба была проиграна и она таки оглянулась, вокруг уже были только чужие, занесенные снегом избы.
Хейзит вел процессию к колодцу. Тому самому, из которого в свое время помогал вместе с неожиданно подоспевшим Мадлохом, сводным братом толстяка Исли, выбираться чуть не задохнувшемуся при пожаре старому Харлину и сопровождавшему его арбалетчику Фейли, раненному в ногу при побеге с их уничтоженной заставы. Как будто целая жизнь с тех пор прошла! Где-то они сейчас? Живы ли? Помнят ли его? Переход через Пограничье свел их и даже сдружил, как, например, его и Исли, однако тогда стояло теплое лето, а теперь кругом снег, холод и целые сугробы тревог и новых забот.