Торжество долгой ночи
Шрифт:
– Ты снова ведешь какую-то свою игру, руководишь нами, как пешками…
Не закончила она говорить, как Люциус импульсивно приткнул Нину к стене и угрожающе навис сверху, уперев руки с двух сторон от ее головы. В нос бросился запах смородины и морского бриза.
– Никому не говори, не смей толкаться у меня на пути, – угрожающе приблизив лицо, процедил он.
– Значит, мы в этой точке встретились впервые, – с иронией усмехнулась Нина. – Что же произошло в прошлый раз? Предположу, ты объявил, что среди нас предатель, и Горан открыл огонь?
– Впечатляющая проницательность.
О страсти Люциуса к иллюзиям
Не найдя в ее лице признаков мятежа, Люк облегченно выдохнул и убрал руки. С минуту он смотрел на Нину, будто предавался смутным воспоминаниям, и вынуждал стоически выдерживать влияние его волшебных глаз. Настоящее испытание: красота Люциуса пленяла и погружала в гипнотическое состояние.
– Как же так вышло, что из всех бед ты моя самая большая головная боль? – огорченно проронил он, прежде чем развернуться, направляясь прочь из дома.
– Уходишь через дверь? – с вызовом бросила Нина ему в спину. – Вот это фокус.
Люк оглянулся с усмешкой.
Глава 22. Прощание
Что ж, возможно, это будут их последние двенадцать часов.
Склонившись над раковиной, Грей промывал полученные раны. Чудеса регенерации ему остались неподвластны с тех пор, как он отказался от «касания дьявола», хотя всего одна душа могла значительно ускорить выздоровление.
Всего одна душа, и он не проиграл бы белому демону.
Грей отчаянно зарычал звериным рыком, и ответом ему стала тишина. Приготовления к атаке начались еще до рассвета, скоро дом загремит сумками с оружием, а на пороге сгрудятся тела людей, цель жизни которых свелась к тому, чтобы придать демонам сил. Вспоминая схватку трехлетней давности, Грей посуровел. Тогда он чуть было не потерпел поражение, а теперь допускал иной исход: возможно, придется пожертвовать собой за спасение и свободу, чтобы никогда больше не пачкать руки в крови.
Может, это и был его путь искупления?
Грей поднял глаза к зеркалу и столкнулся с печальным взглядом. Нашел свое искалеченное отражение жалким и безобразным. Неужели таким он хотел запомнить себя? С горечью в лице? Страдающим от жестоких побоев?..
Хотя, по правде говоря, вид его омрачали вовсе не побои.
Эрин – вот причина, по которой мучительно сжималось сердце. Грей мог бы найти множество путей их примирения, не будь он демоном с тенью могущественного хозяина за спиной. И пусть борьба за отношения была заведомо проиграна, он не хотел тащить на себе груз ссоры. За Греем оставался долг. Он был благодарен Эрин за мгновения, когда чувствовал себя живым. За то, что она научила его прислушиваться к себе и слышать.
Может быть, она даже любила его, и вовсе не пыталась утешиться в близости во избежание унылого одиночества.
Однажды им все равно пришлось бы расстаться.
Приняв стакан спиртного, Грей самостоятельно зашил рану у виска, следом наложил швы на рассеченную скулу. Внешность его была далека от сказочного принца, скорее, напоминала монстра Франкенштейна, но именно таким, со следами борьбы, Грей немедленно отправился к Эрин. В условиях более благоприятных он не хотел бы пугать ее своим видом, но отведенное время неумолимо приближало к столкновению с Лорканом, и у Грея не было ни минуты на прихорашивание.
Солнце тускло висело в сероватом небе, пасмурность обратила город в печаль и тоску. По дороге к Эрин Грей лихорадочно перебирал в голове, что сказать ей при встрече, а потом решил, что в этом нет никакого смысла, ведь, когда он увидит ее, слова будут совершенно иными.
Со стесненным сердцем и неспокойной совестью он постучал в дверь ее дома. Не дождавшись отклика, вошел. С порога зазвучало радио, и музыка повела Грея через дом, обращая в еще более глубокую задумчивость: впервые за долгое время демон связал себя узами чистой влюбленности, и оттого предвкушаемый момент расставания представлялся особенно горьким.
Но там, где начиналась музыка, закончились душевные метания. То, что Грей увидел в спальной комнате, подкосило ноги и заставило в ужасе схватиться за дверной косяк.
На полу лежала Эрин, обращенная остекленевшими глазами к потолку, и не дышала.
Разум заполонила тягучая тьма, однако у Грея нашлось достаточно выдержки, чтобы быстро преодолеть ее и здраво оценить ситуацию. Перед глазами развернулась сцена отравления наркотиками – смерть от асфиксии, удушение рвотой.
«С дурными бабами ты связываешься, Грей».
Он хмуро переглянулся с Винсентом.
Еще долго его не покидала навязчивая картина того, как работники первой помощи выносили накрытое тело. Грей возвращался под тяжестью навалившихся на все его существо переживаний, – здесь нашлось место несправедливости, раздирающей вине, обиде. Он не разбирал, что именно хотели донести внутренние голоса. Их было так много, и все говорили в унисон.
Безуспешно пытаясь разобраться в случившемся и самом себе, он одиноко мерил шагами гостиную, бросался из стороны в сторону до тех пор, пока над душевными разногласиями не взял верх гнев. Безумная ярость, которую Грей опасался и копил столько лет, закипела в жилах раскаленной лавой.
Зверь послушно уступил ему минуту эмоционального порыва.
С криком, заключавшим нестерпимую боль, Грей в слепом запале разбил кулаками стекло в шкафу и распоротыми в кровь костяшками принялся наносить удары по стенам, не ощущая ничего в умоисступлении. В считаное время он перевернул гостиную вверх дном и ринулся на улицу, чтобы оставить этот эмоциональный груз позади. Сел на ступени перед домом, трясущейся от перенапряжения рукой закурил.
Каким-то издевательским образом погода прояснилась, из-за угрюмых облаков показалось солнце и заскользило по лицу. В вершинах деревьев шумел ветер, легким дуновением остужая пыл. В безмятежность момента вмешивался только дребезг стекла, все еще стоявший в ушах после погрома.