Тот, кто должен

Ронберг Тони

Мих молчал.

– Было бы, из чего выбирать, я бы тоже выбрал что-то совсем другое, – сказал, наконец.

– Да? Это хорошо. Меня утешает, что у тебя тоже есть проблемы, – Ольга снова засмеялась. – Конечно, не такие, как у меня. Если я подниму левую руку – ты поднимешь правую. Если я приму какое-то решение, ты примешь обратное. Кто-то же из нас должен быть прав.

Есть связи, которые нельзя оборвать или прекратить самостоятельно, добровольно, и такой была связь Миха с Ольгой.

Это было что-то вроде зависимости – от ее белого дыма, от ее опустошенности, от ее высказанных и невысказанных упреков. Его чувство к Ольге было страхом перед ее следующим шагом, словом, взглядом. В одно и то же время он боялся и обладать ею, и потерять ее, боялся привязать ее к себе и боялся, что она не привяжется, боялся ее любви и боялся, что она не любит.

– Судьба…

Она презрительно усмехнулась.

– Вот мнение психолога, сочиняющего мыльные истории для женского журнала. Это я просто расслабилась. Не хочется о Попове думать. Мы же встречаемся, чтобы я от него отвлеклась, так? Ладно, друг, пора мне перышки чистить. И так ты уже три часа у меня прогостил!

Выпал снег – пушистый, рыхлый, еще пахнущий облаками, синий в вечернем свете и мерцающий под фонарями оранжевыми пятнами.

Ленка родила мальчика. Мих забирал ее с ребенком из роддома и совал деньги врачам. Так было принято, но выглядело жалко. Ему казалось, что все акушерки догадываются, что ребенок не его. В свидетельство о рождении Ленка вписала Макса и себя: Майкл Максимович Киселев. Мих глядел в бумажку, буквы расплывались перед глазами, а Ленка все повторяла:

– Вот мы все и живы: и Майкл, и я, и дядя Мих. И Майкл, и я, и дядя…

Майкл был совсем тихим, худеньким мальчуганом. Ленка очень переживала из-за того, что он так мало плачет и так редко пачкает памперсы.

– Как будто стесняется…

Приходил доктор и приказал Ленке лучше питаться, Мих таскал с рынка самые свежие продукты, а она почти ничего не ела: все не было аппетита.

Тамара Васильевна даже не поинтересовалась, что и как. Снова свалились какие-то судебные тяжбы.

За это время Мих несколько раз встретился с Машей. Рассказывала она неохотно, но рассказывала. И он понимал, что, проговаривая свою историю вслух, она сама для себя все расставляет по полочкам, что ей это нужно. Но когда сел за статью и сложил куски истории вместе, к ним уже не клеились никакие выводы, скачанные из Интернета. И в то же время не хотелось компилировать, не хотелось ничего упрощать, не хотелось придумывать обтекаемые формулировки. Последняя встреча с Машей еще предстояла. Мих думал о том, что должен написать в статье то, что сможет сказать ей, глядя в глаза, взяв за руку. Но таких слов не было.

35.

ВОЛЯ РОКА

Все статично. Люди – статисты. Поступки предсказуемы. «Мозаика» еле держится на плаву, а Вероника продолжает изображать владелицу преуспевающего бизнеса, Артур борется с пороком путем шпионажа, Пантин, измученный фантазиями об оргиях, бросается в туалет, едва завидев Миха в коридоре, Окс-ред нашла новый сайт об анальном сексе, Леха-диз кадрит девчонок в аське, которую, по указанию Пантина, отключил всем, кроме себя, Неля таскает сумки с яблоками, купленными подешевке на самом дальнем рынке.

Дело не в провинциальности, не в непрофессионализме и не в маниях-фобиях. Это и есть жизнь: вранье, проблемы, секс, яблоки. Все предельно просто. Отказываться от этого смешно: разве он сам никогда не врет? Не встречается с женщинами? Не ест яблок?

Неля покачала головой.

– Да. Все понятно.

Но покачала отрицательно.

– Все равно «не нравится»? – спросил Мих о статье.

– Очень хорошо. Узнаю твой стиль – отстраненного акына современной действительности.

– То есть плохо?

– Деталей прибавилось, это заметно.

Мих посмотрел на яблоки.

Придирки, это все придирки главного редактора. А на самом деле, пишет он хорошо, уж наверняка, лучше, чем она. И для глянцевого журнала – более чем достаточный уровень глубины. А Маше журнал можно выслать по почте.

На перекрестке голосовала девушка в характерной длинной одежде, с ребенком на руках, закутанным в толстый слой пуховых платков.

– Даже не вздумайте! – запретил Мих таксисту. – Я цыган на дух не переношу.

Но тот тормознул. Девушка стучала в стекло и просила подвезти до больницы. Виделась Миху за всем этим непременно афера.

– Пожалуйста, пожалуйста, – повторяла цыганка. – Пожалуйста…

Таксист кивнул ей на заднее сидение, и она села позади Миха.

– До больницы только. Я заплачу, деньги есть, – сказала она.

Больница была недалеко, такси тронулось.

– Простудила, мамаша? – спросил ее таксист.

– Нет, не простудила. С желудком что-то, – ответила цыганка.

Ребенок не плакал, но сама она дышала шумно, наверное, бежала до остановки по снегу, путаясь в длинной юбке.

– Это хоть не заразно? – обернулся Мих. – У меня тоже ребенок.

– Нет у тебя никакого ребенка, – сказала она на это.

Водила хмыкнул.

– А что у меня есть? – Мих посмотрел на нее.

Девушка подняла черные глаза. Лицо ее было некрасиво. Длинный нос на смуглом лице казался распухшим. «Может, плакала, – подумал Мих. – Наверняка плакала…»