Тот, кто должен

Ронберг Тони

– Надеюсь.., – начал было Пантин.

– Все нормально, – прервал его Мих. – Вы ничуть меня не задели. Просто я не тот человек. Вам в таком деле нужен азартный и инициативный партнер. И на том сайте, где вы бываете, вы вполне можете найти такого единомышленника.

Мороженое мигом растаяло. Пантин сидел молча, глядя в блюдце. И глаза были по блюдцу. Мих закурил. Неловкость прошла совершенно.

– Что вы застыли,

Василий Пантелеевич, как соляной столп? Я не расскажу никому – если вы об этом беспокоитесь. Это вполне здоровые желания. Я и не такие истории слышал. Самые смешные – не об эротических фантазиях, кстати, а наркоманские. Чел у меня был один – наелся феназепама и уснул. Это ему казалось, что уснул, а на самом деле – собрался и в институт на лекцию пошел. И все, кто видел его в тот день, говорили: датый. А он никого не видел. Он сел в аудитории и стал что-то о деревьях рассказывать – так громко, что препод лекцию никак начать не мог. А ему казалось, что деревья повсюду растут с треском, что он в лесу…

Пантин не улыбнулся.

– Или что? Это не вся ваша проблема? – снова спросил Мих. – Вы скажите, чтобы я мог понять. Намекните хоть.

– У меня голова кружится, – еле выдавил тот. – Когда я думаю об этом, когда я представляю, мне кажется… я сейчас в обморок упаду.

Над верхней губой ветерана выступили мелкие капельки пота, лоб покрылся испариной.

– Тут душно. А мы еще и выпили, – Мих махнул на него салфеткой.

Пантин втянул воздух. И стало понятно, что он не очень-то его и слушал.

– Опять представили что-то? Не сидите тогда и не ждите. Идите в туалет.

Директор с трудом поднялся и пошатываясь пошел в сторону WC. Мих выругался.

Вернулся Василий Пантелеевич весьма посвежевшим. Растаявшее мороженое не испортило ему настроения.

– Давно со мной такого не было! – сказал восторженно и стал вычерпывать ложечкой тягучую белую жидкость с крошками сухарей.

– Вам как горохом об стену, Василий Пантелеевич, – заметил ему Мих.

Тот радостно кивнул. Мих спешно поднялся.

– Погоди, я тебе такси вызову, – предложил он, как после удачного свидания.

Но Мих уже вышел из кафе. Прошел пешком несколько кварталов и только потом поймал такси.

31. БАРАН

Даже хотелось рассказать кому-то об этом, настолько было нелепо. Не смешно,

а бессмысленно, или даже – «бессознательно». На гранях «пошло» и «наивно». И только с ветераном, потерявшем мечту о небе и бессовестно обманывающим клерков, такая гадость была возможна.

Не успел Мих все обдумать, как таксист уже остановил перед его домом. В нос, еще в авто, ударил запах сердечных капель.

– А бигборды «Любимая, я люблю» убрали? Вы не заметили? – спросил Мих.

– С уборщицей из «Хитона»? Убрали сегодня. Говорят в день за каждый – тысяча долларов, а плакаты – те подешевле.

– Может, в «Хитон»? – подумал вслух Мих.

– Да куда тебе в «Хитон»? Ты и так уже хорошо приложился, – запретил таксист. – К жене иди.

Мих поднялся лифтом на восьмой. Ленка не открывала. Он звонил, звонил, звонил, потом сел под дверью.

Пришла она поздно.

– Ой, ты спишь тут! – всплеснула руками. – Неудобно как. Еще увидит кто.

– Да все уже видели, – засмеялся он.

Шея затекла, ноги ныли. Ленка втащила его в квартиру.

– А ты чего так поздно? – спросил Мих.

– Да никак отчет не сдам. Мне же в декрет скоро. Теперь все хвосты на меня вешают. Есть будешь?

– Нет.

Ленка сделала себе бутерброд.

– И я не буду. Я всего на три кило поправилась. Врач говорит, что я даже худею – сама по себе, если не учитывать вес ребенка.

– Это плохо?

– Не знаю. Он говорит, у всех беременных аппетит волчий, а у меня, значит, человечий.

Мих лег на диван.

– Я у тебя останусь, можно?

– Нет, Миша, – Ленка покачала головой. – Нельзя.

– Не для секса.

– И не для секса нельзя.

– Почему?

– А почему ты решил, что можно? Потому что я теперь совсем одна? Но я не одна. Я наверняка не одна. И я одна уже не буду.

Ее живот был центром Вселенной.

Средоточием смысла.

Микро- и макрокосмом.

Памятью о ее любви и нелюбви.

И уж точно он был важнее Миха.

Он вернулся к себе и перелег на другой диван. Тамары Васильевны – к его удивлению – вообще не было дома. Это напоминало то время, когда с ними жил Георгий, и они с матерью не общались по полгода, а потом были вынуждены знакомиться заново. И теперь Мих как-то пьяно порадовался за нее, если можно сказать «зло», то «зло порадовался».