Тот самый сантехник. Трилогия
Шрифт:
В кабинете доктора что-то говорили. Медсестры перед лицом Бори махали, как будто слепой он, а они — яркий свет.
Глобальный в ответ злился и жестами в пах показывал, рукой воздух разрезая с разной степени интенсивности, что Стасян тут же расшифровал как «ни хуя» и «вообще ни хуя».
Тогда начали допрашивать крановщика. Стаян рядом практически вприсядку приплясывал, объясняя, как всё было. И как не было. Мельтешение это Борю только больше раздражало.
— Я всё вижу, но нихрена не слышу! Застудил. Заморозил. Уши дождём залил. Сделайте уже что-нибудь.
Наконец,
Боря смотрит на неё и брови галочками. Информации ноль, а губы как у карася «чмяк-чмяк-чмяк».
«Почему врачей языкам жестов не учат?» — посетовал внутренний голос: «Хоть бы на курсы самообразования походили что ли».
Доктор толстый подошёл на призыв карася в халате, выгнал обоих вместе со Стасом из кабинета. И место за стулом напротив Бори занял. Посмотрел строго, не дождался реакции и как давай в ушах ковыряться с видом эскулапа продвинутого, умудрённого.
Боря смеяться начал. Щекотно, словно мозг шевелят. Потом больно стало. Потом хлопнуло что-то и звук появился!
— О, звук!
Доктор перед ним на металлическую медицинскую тарелку ваты комок положил. Но не белой, чистой и пушистой, как Дашка втыкала, а коричневой и жёлтой, врагами подложенной или домовым, явно.
Боря присмотрелся, а там половина ватного тампона и много волокон поменьше, как какашки мышиные. То от палочек ватных. Всё это вместе с серой и гноем удручали видом печальным. Воняло так, как будто сыр заплесневел.
«Дашка лечила ночью, лечила, да так и бросила», — подсказал внутренний голос: «Нет, часть ты, конечно, достал, пока чесался, да не всё извлёк».
Следом Боря услышал вздох усталого доктора, затем шорканье тапочек, что весьма обнадёжило!
— Я слышу! Слышу уже! — заявил Глобальный и уточнил. — Одним ухом точно.
— Зачем так жить? — вздохнул доктор, голову его наклонил, и в ухо прочищенное жидкости какой-то прозрачной залил, вновь в царство тишины погрузив.
Жидкость сначала охладила, потом пузыри пошли, забурлило внутри, пощекотало и греть начало. Слух пропал, но изнутри гидроудары нахлынули. С химической реакцией во внутреннем ухе.
Доктор ухо тампоном прикрыл, чтобы не вытекло всё раньше времени, на другую сторону голову ему наклонил и поморщился. Снова губы как у карася «чавк-чавк-чавк».
«А чего говорит то?»
Отоларинголог на этот раз ковыряться в ухе не стал. Только к раковине приблизил, флакон достал, наклонил голову и давай полоскать сверху-вниз фонтаном.
Ощутив холод, Боря следом щекотку почувствовал и в раковину артефакты серные посыпались. Затем полились вместе с крылышками, хоботком и гноем что-то.
ЛОР вздохнул, ухо салфеткой сухой протёр снаружи и на прогревание посадил под красный цвет. Боря посидел несколько минут, о жизни подумал, а следом за теплом так хорошо стало, что даже зубы меньше болеть стали. Дёсны блаженно притихли.
— Слава медицине! — заявил Боря.
— Вы как муху в ухо засунули, уважаемый?
— Как… как… как в путешествии!
— Тогда боюсь отправлять вас к проктологу.
Заметив улыбку на лице пациента, отоларинголог из второго уха ватку достал, посмотрел снова внутрь и заставил несколько минут на правой ноге прыгать. Пока из уха всё до последней капли не вытекло. Вода мутная, тёплая, вонючая.
Снова вздохнув, как будто имел дело с конченным, ЛОР сел на расстоянии нескольких метров, рот свой прикрыл и разговаривать тихо-тихо начал:
— Ну что? Слышим?
— Слышу, слышу! — обрадовался Боря сразу. — Что это было вообще?
— Лабиринтит, что, — ответил доктор и начал вокруг ходить, шептать то ближе, то дальше от одного уха, затем от другого.
Боря теперь всё слышал и радовался как ребёнок. Хорошо же! Как мало человеку для счастья надо, оказывается. Настроение улучшилось. Даже любопытство появилось.
— А что это значит? Лабиринт этот ваш.
— Да уж точно не мой, — хмыкнул доктор. — Шум в ухе был?
— Был.
— Снижение слуха было?
— Было.
И тут доктор задал вопрос дня:
— Молодой человек, вы из тех, кто любит боль?
Боря покачал головой. И всё отрицательно.
— А чего тогда за помощью медицинской не обратились?
— Так это… думал само пройдёт.
— Само? — приподнял бровь ЛОР. — Само от мухи навозной только гнойными процессами внутри черепа обернутся может. А там выбирайте, что больше нравится: менингит, тромбоз сигмовидного синуса, субдуральный абсцесс, экстрадуральный абсцесс. И наконец моё любимое — абсцесс мозга, сепсис… смерть.
Боря голову склонил, посрамлённый.
— Как говорил мой отец, — продолжил доктор. — Береги яйца смолоду. Но я его не слушался, поэтому детей нет, и с горя уши людям лечу. А всё от того, что мозгов не хватило услышать разумное, доброе, вечное. Но глядя на вас, молодой человек, меня прямо отпустило. Не у одного меня, выходит, мозгов нет.
«Нет, ну болело же, прав доктор. Чего сразу не пришёл?», — подкинул внутренний голос груза самокопания.
Тот же, что раньше убеждал, что он мужик и должен держаться. Он и держался… за грудь Дарьи. А это уже своего рода обезболивающее.
«Да где теперь Дашка? Друг подсидел», — напомнил внутренний голос и Боря как лимона лизнул. Скис на глазах.
Доктор, заполняя бумаги, усмехнулся всем мыслям Бори. Те отразились на лице все до единой. И добавил строго:
— Значит так. Обычно я советую не лезть в уши ватными палочками без нужды. Но вы порядком поиздевались над внутренним ухом. Так что никаких резких звуков месяц. Никаких наушников капельных. Никакого телефона под ухом, только на громкой связи. От холода, опять же, бережёмся, шапку потеплее, с ушами. Простудите — всё болеть будет от горла до черепной коробки. У вас ещё и ангина попутно. Лимфоузлы челюстные, опять же. Вы как будто на севере побывали.