Трагедия господина Морна

Набоков Владимир Владимирович

(подводит Мидию к стулу)

Сегодня вам, Мидия, не пляшется.

МИДИЯ:

А вы, как и всегда, таинственно безмолвны, — не хотите мне рассказать, чем занят Морн весь день?

ЭДМИН:

Не все ль равно? Делец ли он, ученый, художник, воин, просто человек восторженный — не все ли вам равно?

МИДИЯ:

Да сами вы чем

заняты? Оставьте — охота пожимать плечами!.. Скучно мне с вами говорить, Эдмин…

ЭДМИН:

Я знаю..

МИДИЯ:

Скажите мне, когда здесь Морн, один вы сторожите под окном, а после уходите с ним вместе… Дружба дружбой, но это ведь…

ЭДМИН:

Так нравится мне…

МИДИЯ:

Разве нет женщины — неведомой, — с которой вы ночи коротали бы приятней, чем с призраком чужого счастья, — в час, когда здесь Морн?.. Вот глупый — побледнел…

МОРН:

(входит, вытирая лоб)

Что счастие? Клиян пронесся мимо и от меня, как ветер, Эллу взял…

(К Эдмину.)

Друг, прояснись! Сощурился тоскливо, как будто собираешься чихнуть… Поди, танцуй…

Эдмин выходит.

МОРН:

…О, как же ты похожа на счастие, моя Мидия! Нет, не двигайся, не нарушай сиянья… Мне холодно от счастья. Мы — на гребне прилива музыкального… Постой, не говори. Вот этот миг — вершина двух вечностей…

МИДИЯ:

Всего-то прокатилось два месяца с того живого дня, когда ко мне таинственный Эдмин тебя привел. В тот день сквозным ударом глубоких глаз ты покорил меня. В них желтым светом пристальная сила вокруг зрачка лучится… Иногда мне кажется, ты можешь, проходя по улицам, внушать прохожим — ровным дыханьем глаз — что хочешь: счастье, мудрость, сердечный жар… Вот я скажу, — не смейся: к твоим глазам душа моя прилипла, как в детстве прилипаешь языком к туманному металлу, если в шутку лизнешь его, когда мороз пылает… Теперь скажи, чем занят ты весь день?

МОРН:

А у тебя глаза, — нет, покажи, — какие-то атласные, слегка раскосые… О, милая… Мне можно поцеловать лучи твоих ключиц?

МИДИЯ:

Стой, осторожно, — этот черный трагик за нами наблюдает… Скоро гости уйдут… Ты потерпи…

МОРН:

(смеется)

Да мне нетрудно: ты за ночь надоешь мне…

МИДИЯ:

Не шути, я не люблю…

Музыка смолкла. Из залы идут гости.

ДАНДИЛИО:

(к Иностранцу)

Куда вы исчезали?

ИНОСТРАНЕЦ:

Я просыпался. Ветер разбудил. Оконницу шарахнуло. С трудом заснул опять…

ДАНДИЛИО:

С трудом вам здесь поверят.

МОРН:

А, Дандилио… Не успел я с вами поговорить… Что нового собрали? Какие гайки ржавые, какие жемчужные запястья?

ДАНДИЛИО:

Плохо дело: на днях я огненного попугая — громадного и сонного, с багряным пером в хвосте — нашел в одной лавчонке, где вспоминает он туннель дымящий тропической реки… Купил бы, право, да кошка у меня — не уживутся загадочные эти божества… Я каждый день хожу им любоваться: он попугай святой, не говорящий.

ПЕРВЫЙ ГОСТЬ:

(ко Второму)

Пора домой. Взгляни-ка на Мидию: мне кажется, ее улыбка — скрытый зевок.

ВТОРОЙ ГОСТЬ:

Нет, подожди, несут еще вина. Попьем.

ПЕРВЫЙ ГОСТЬ:

А стало скучновато…

МОРН:

(открывая бутылку)

Так! Вылетай, космическая пробка, в лепные небеса! Взрывайся, пена, как хаос бьющий, прущий… тпру… меж пальцев Творца.

ГОСТИ:

За короля! За короля!

ДАНДИЛИО:

Вы что же, Морн? Не пьете?

МОРН:

Нет, конечно. Жизнь отдают за короля; а пить — зачем же пить?

ИНОСТРАНЕЦ:

За этот край счастливый!

КЛИЯН:

За Млечный Путь!

ДАНДИЛИО:

От этого вина и в голове польются звезды…

ЭЛЛА:

Залпом за огненного попугая!

КЛИЯН:

Элла, за наше «завтра»!

МОРН:

За хозяйку дома!

ГАНУС:

Хочу спросить… Неясно мне… Что, выпить за прежнего хозяина нельзя?