Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман
Шрифт:
Девушка повернулась и, стуча каблуками, направилась в гостиную. Шагов Василия она за собой не слышала. Ничего, не заблудится.
Войдя в комнату одна, Женя ожидала упреков – почти с вызовом, развернув плечи навстречу матери. Но Серафима Афанасьевна только посмотрела на нее и ничего не сказала.
Женя взглянула на отца – тот добродушно улыбнулся ей. Сочтя этот взгляд достаточным приветствием, Женя приблизилась к матери и шепнула:
– Мама, ты что?
Она смотрела оскорбленно. Так Женя себя и чувствовала
– А ты что? – ответила Серафима Афанасьевна. – Ты ведешь себя просто неприлично! Хорошо, что Дуня заметила тебя и Василия из окна! Тебе даже в голову не пришло пригласить его поужинать с нами!
Женя по-настоящему удивилась.
– Так все дело только в этом?
Мать посмотрела на нее долгим взглядом. Рот ее приоткрылся, но она ничего не сказала. Потом вдруг взглянула куда-то поверх головы Жени, и та, обернувшись, увидела Василия.
Молодой человек стоял на пороге, не желая мешать объяснению.
Женя чертыхнулась про себя. Потом, светски улыбаясь, подошла к своему гостю и протянула руку:
– Василий Исаевич, пожалуйте к столу!
Он взял ее под руку.
– Евгения, перестаньте ломать комедию, - шепнул Василий, кажется, с искренней досадой. Потом он обратил все внимание на хозяев дома.
– Серафима Афанасьевна, я так и не успел должным образом поприветствовать вас! Роман Платонович, добрый вечер.
Господин Прозоров поднялся с места и с улыбкой крепко пожал руку гостю.
– Сколько лет, сколько зим, Василий Исаевич, - сказал он, продолжая улыбаться в свои пушистые бакенбарды. – Был весьма удивлен и рад, что вы все еще дружите с моей дочерью.
– Зовите меня просто по имени, - сказал молодой человек. – Для меня честь быть другом Евгении Романовны.
– Как угодно, - ответил Роман Платонович.
Они обменивались полагающимися любезностями, но Женя чувствовала, что Василий действительно нравится ее родителям. Вдруг ей опять стало жутко. Она совсем не была уверена, что хочет сблизиться с ним, даже просто – стать ему другом…
“Ты будешь моей. Я разорву на тебе платье, ты будешь метаться под моими поцелуями…”
– Садитесь за стол, а то мы вас совсем заморили голодом, - пригласила хозяйка, с совершенно естественной любезностью. – Расскажите, как вы поживаете.
– Ну, что рассказать? Боюсь, повесть о моей жизни будет вам неинтересна, - с улыбкой произнес Василий, с аппетитом принимаясь за котлету. – Она очень банальна.
– Василий Исаевич недавно возвратился из путешествия, - вставила тут Женя, с какой-то детской мстительностью выговаривая имя и отчество своего непрошеного кавалера. – Он был на отдыхе.
Пусть-ка попробует рассказать об этом так, чтобы ее родители не заскучали! И пусть только попробует сбиться! Если он действительно все время был здесь и никуда не ездил, а записку ей подбросил самолично, во плоти…
“Я тогда… Я тогда этого мерзавца под суд отдам!..”
– Куда вы ездили, Василий? – спросил отец. – Я вижу – вы загорели, значит, на юг?
– Вы правы, на Черное море, - ответил Василий без всякого смущения. – Это обычная история отдыха. В Одессе живут мои дальние родственники, по матери…
***
Если только Василий не был заправским лгуном, история с Одессой была правдой. А значит, правдой оказалось и то, что “во плоти” он записки не писал. Впрочем, Жене было почти некогда размышлять над этим во время ужина – Василий завладел разговором надолго; он был остроумным и умным собеседником, и все четверо не заметили, как засиделись за столом. А потом оказалось, что Василий поет романсы, и Серафима Афанасьевна тотчас же пожелала послушать, предложив гостю спеть под ее аккомпанемент…
Когда все спохватились, выяснилось, что уже почти десять вечера.
– Как поздно! Василий, как же вы доберетесь до дому? – спросила Серафима Афанасьевна с неподдельным беспокойством.
– Как-нибудь доберусь. Не волнуйтесь, мадам, - с улыбкой ответил Василий. Если его и тревожила почти полная темнота за окном, он ничем этого не показал.
Серафима Афанасьевна выглянула в окно.
– Хоть глаз выколи! – воскликнула она. – Нет, сейчас вам никак нельзя идти! Дуня! Где же Дуня?
Хозяйка быстрым шагом вышла из гостиной.
Женя и Василий растерянно улыбнулись друг другу, еще не понимая, что из этого выйдет.
Серафима Афанасьевна вернулась вместе с горничной.
– Василий, Дуня приготовит для вас гостевую комнату, - сказала она. – По такой темноте очень опасно возвращаться, и я не позволю вам рисковать своей жизнью. Нет, ничего не желаю слушать, я вас сейчас не отпущу! – воскликнула она, увидев, какое выражение появилось на лице гостя.
Выражения лица Жени госпожа Прозорова не видела – та попятилась в тень и, отвернувшись от всех, прошептала:
– Мамочки…
– Значит, решено, - заключила Серафима Афанасьевна, видя, что все согласно молчат.
***
“Гостевая комната” располагалась на одном этаже со всеми спальнями – на втором, и была смежной со спальней хозяев. Хотя в доме пустовало еще несколько комнат, говоря о “гостевой”, подразумевали именно ее – у Прозоровых редко оставались на ночь знакомые, и редко больше, чем один человек. И уж тем более, Прозоровы не сдавали комнат жильцам.
Женя изумлялась такому поведению матери… неужели та настолько отчаялась на ее счет? Или просто Василий чем-то очаровал ее? Возможно. Хотя решение оставить у них на ночь этого полузнакомого человека действительно могло объясняться только беспокойством за него. Василий жил в другом конце города, и неизвестно, смог ли бы он поймать ночного извозчика.