Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман
Шрифт:
Роман Платонович, также с изумлением и огорчением выслушав сообщение Игоря, первым делом спросил зятя, согласна ли пойти на церемонию его жена.
– Нет, мама отказалась, - ответила отцу Женя.
– Сима… нездорова. Пожалуйста, не обижайтесь на нее, - после небольшой заминки сказал Роман Платонович. В его отношении к жене до сих пор было что-то рыцарское. Игорь гораздо реже видел тестя, чем тещу, но чувствовал к нему значительно большую симпатию.
– Мы не обиделись, - сказал Игорь. – Я все понимаю. Вас также не ждать, Роман Платонович?
–
Игорь, охваченный симпатией, с улыбкой подал ему руку, и Роман Платонович пожал ее. Как старший, и как тесть, он должен был протягивать руку первым. Однако не только Игорь, но и господин Прозоров помнил, какая честь оказана их семейству тем, что Морозовы породнились с ними.
“Он не верит газетам. А ведь папа наверняка и маминому свидетельству не поверил, - подумала Женя. – Хотя она, пожалуй, и сама себе давно уже не верит. Что за проклятый век!..”
Роман Платонович хотел, видимо, пригласить дочь и зятя задержаться, но промолчал. Он не знал, что делать с этим аристократическим горем в своем доме. Господин Прозоров осторожно обнял и поцеловал дочь на прощанье – так, точно сомневался в своем праве на это.
– Я приду, Женя. Мне очень…
Ему действительно было жаль, и Морозовы тепло улыбнулись Роману Платоновичу.
– До свидания, папа.
Женя еще раз сама поцеловала отца, потом, внезапно ощутив неловкость, взяла под руку мужа, чтобы незаметным движением поторопить его. Однако Игорь сам все понял. Он поклонился тестю, и они с женой направились к выходу.
У дверей Жене вдруг попалось под ноги что-то мохнатое. Она вскрикнула от страха. Боже мой, она совсем забыла, что у нее была кошка, тут столько всего произошло, что с ума сойдешь!
– Бусечка, солнышко мое!
Женя подхватила тяжелую кошку на руки, тиская ее и прижимая к сердцу, как ребенка. Незабудка обнюхивала лицо хозяйки и урчала, как задыхающийся моторчик.
– Игорь! Солнышко! – от избытка чувств называя мужа тем же именем, что и кошку, воскликнула Женя. Ее вдруг охватило огромное желание забрать с собой любимицу. – Давай возьмем Бусю с собой, ну пожалуйста!
“А вдруг он не любит кошек?”
Игорь всегда был вежливо-равнодушен к Незабудке.
– Женя, я бы рад, - сказал он в некотором замешательстве. – Но как на это посмотрят твои родители? Ведь это не только твоя кошка?
– Я ее люблю больше всех!
Серафима Афанасьевна удивилась, поломалась немного, но потом уступила. Госпожа Прозорова не имела к кошке особенно сильной привязанности. Женя сомневалась, есть ли у матери вообще к кому-нибудь такая привязанность.
С помощью Дуни Женя собрала Незабудкины пожитки, чувствуя некоторую вину перед горничной. Дуня любила кошку больше, чем Серафима Афанасьевна, и ей было жалко расставаться с ней.
– Она ведь затоскует у вас, - сказала Дуня Жене. – Кошки больше дом любят, чем хозяев!
Женя остановилась и посмотрела на девушку.
– Дунечка, это больше мне надо!
– Где это тебе плохо? – прозвучал за ее спиной голос Игоря.
Женя ужаснулась.
– Игорь, не обращай внимания! Это я так! Мне просто…
Она бросила собирать кошку и кинулась к мужу, прижавшись к его груди.
– Не сердись, пожалуйста, не сердись.
– Я не сержусь, - ответил он. Но в голосе его прозвучали боль и обида. А Женя думала, что затем, чтобы сохранить брак, женщинам часто приходится жертвовать всем остальным…
Хотя далеко не у всех оно есть, это остальное.
***
– Завезем твою кошку, и нам придется похлопотать о траурном наряде для тебя, - сказал Игорь жене, когда они ехали домой. – У тебя ведь нет ничего подходящего!
– Да, конечно, - расстроенно ответила Женя.
Вернувшись домой, она сдала Незабудку с рук на руки Фросе, и ее немного утешила Фросина воркотня над кошкой. Но оставшуюся часть дня заняли в высшей степени печальные дела. Мало того, что они занимались подготовкой к похоронам; Женя все еще ощущала на себе последствия первой в своей жизни конной прогулки. К концу дня тело разболелось адски.
Женя мало думала о Василии, как ни удивительно – хотя он постоянно присутствовал за кулисами ее сознания. Впрочем, так было и тогда, когда Василий был жив. Все, чем бы она ни занималась, в той или иной степени посвящалось Василию Морозову…
“А вдруг он сейчас может видеть меня? А вдруг… он видел меня и Игоря?”
Дикость, конечно. Но в отношении Василия никакое предположение не могло быть слишком фантастическим.
К ночи Женя так устала, что отказалась даже от ужина. Только чаю выпила. Когда она, совершенно без сил, сидела в кресле, к ней на колени взобралась Незабудка, причинив боль горящим мышцам.
– Бусенька, милая…
Игоря все еще не было – приглашал на похороны каких-то знакомых и договаривался об оркестре. Вдруг Женя поняла, что чувствует облегчение оттого, что мужа сейчас нет. Для нее все еще было трудно постоянно выносить мужское присутствие, помнить о своей несвободе.
Женя несколько минут рассеянно гладила кошку, оглядывая комнату. Потом взгляд ее остановился на большом ясеневом столе, стоявшем в гостиной у окна. Настоящий письменный стол был только в кабинете Игоря.
Женя встала и подошла к секретеру, прихрамывая и морщась от боли в ногах. Она выдвинула ящик, где лежали ее тетради с сочинениями, к которым она уже сто лет не прикасалась.
Однако сейчас Женя достала чистую тетрадь. Потом чернильницу, письменный прибор. Аккуратно составила это на стол, прикидывая, что скажет о таком самоуправстве Игорь; наконец решила - что бы он ни сказал, теперь это неважно…
Женя быстро села на высокий стул с плюшевым сиденьем и, раскрыв чистую тетрадь, обмакнула перо в чернильницу. В пальцах у нее покалывало, как у Василия Морозова перед дуэлью. Ее одолевало вдохновение, чего с нею не бывало уже давно.