Транзит

Пишенков Алексей

– Па-ашёл ты, дедушка! Сам тёлку для себя оставляешь, это разве принцип СС?!. Товарищество прежде всего… – Юноша, видимо, предварительно лакнув на голодный желудок деревенского абрикосового самогона, ещё не понял, что сильно перегнул палку, и всё ещё продолжал свою глупую шуточку…

Он не договорил. Крошка, сделав три шага, уже держал молодого солдата за воротник так, что его ноги болтались в воздухе.

– Ты меня, срань господняя, не учи, что такое принципы СС, твою мать… Скажи спасибо, что я тебе сразу шею не сломал! Эта баба есть военнопленный по всем статьям, а к тому же умеет летать на самолёте!.. Ты же, говно собачье, из винтовки-то стреляешь, небось, кое-как, а уже тут ораторствуешь о принципах СС!

– Да па-ашёл ты!.. – в запале повторил молодой.

– Ну… –

Крошка поставил его на землю и тут же всадил ему такой удар снизу в челюсть, что юноша упал на землю без чувств, очевидно, получив лёгкое сотрясение мозга. – Говно собачье!.. – провозгласил двухметровый верзила. – Эти дегенераты из Гитлерюгенд только и умеют болтать и прыгать под танки! Камикадзе в обосранных пелёнках! В идиотской вере, что их смерть спасёт Германию!.. А сами… Тьфу!..

Сзади подошёл фон Шенкоф. Увидев девушку, он сразу направился к ней, на ходу бросив:

– Если этот валяющийся солдат, – он кивнул на лежащего на земле молодого эсэсовца, – опять дело ваших рук, Завацки, жду объяснений…

Лётчица не двигалась и не проявляла никаких признаков жизни кроме еле заметного дыхания. Обе её ноги были навылет прострелены двадцатимиллиметровой зениткой, причём в левой была явно повреждена кость – это было видно из неадекватного сгиба посередине бедра: её нога образовывала кривую латинскую букву «Z» с коленом в двух местах. Неприятное зрелище.

Оберштурмфюрер приказал принести носилки и перевязать девушку. Он считал себя уже бывалым солдатом, но вид раненых детей или женщин постоянно приводил его в состояние прострации, даже если последние и были в военной форме. Женщина в его восприятии всегда была возвышенной особой, целью стремления, мечтой… Его дворянское традиционное воспитание в почти что рыцарских традициях не допускало мысли о том, что женщина может быть его противником… Во всех книгах, которые он читал в юности, мужчины женщин защищали, завоёвывали, сражались из-за них на дуэли, спали с ними, в конце концов, но не убивали…

– Завацки! Отнесите её и постарайтесь не угробить, чёрт вас дери! Она нам нужна живой, чтобы выяснить, знают ли о нас русские, откуда и что… Понял?!

– Так точно, герр оберштурмфюрер!

В лесу Шенкофа сразу позвал к себе полковник:

– Приношу извинения за свою несдержанную реакцию, оберштурмфюрер. Учитывая, что начиналось светлое время суток, когда вас засекли бы при передвижении на 100 %, оставшись здесь, вы поступили правильно – так имеем хотя бы шанс… Я просто уже теряю нервы… В каком состоянии русский пилот?.. Может говорить?

– Боюсь, что пока нет. Ваш коллега прекрасного пола, полковник, сейчас, судя по всему, находится в шоке от ранения и потери крови. Без сознания.

– Женщина?

– Да.

– Что собираетесь с ней делать?

– Мы, как видите, не в том состоянии, чтобы брать пленных, тем более раненых, герр полковник, но и в бессмысленных убийствах я тоже не вижу смысла… К тому же, я бы хотел всё-таки услышать от неё, что знают о нас русские… Если вообще удастся привести её в чувство… Наши медицинские возможности тоже очень и очень ограничены.

– Там, в деревне, меня осматривал какой-то местный доктор, кажется, он чех, но судя по тому, что не привёл русских – не болтает лишнего. Пошлите за ним кого-нибудь, Шенкофе, если не хотите просто ждать, пока наша раненая дама умрёт в этом богом забытом лесу, не сказав нам ни слова. Да, и ещё погасите и замаскируйте остатки её самолёта – скоро его наверняка хватятся и пошлют кого-то на поиски, а каждый час их промедления – наша надежда дождаться сумерек. Бронетехнику, скорее всего, придётся оставить здесь, подумайте об этом…

Эсэсовец кивнул и, соскочив с грузовика, направился в глубь леса, где солдаты продолжали прерванный обед. Подойдя к замаскированному бронетранспортёру, он встал на его капот и приказал всем, кроме людей на расставленных наблюдательных постах с четырёх концов леса и в танке, построиться полукругом в две шеренги вокруг него. Его распоряжение было молниеносно исполнено.

Оберштурмфюрер, тяжело вздохнув, окинул взглядом своих измотанных подчинённых. Прокашлялся.

– Хочу вам сказать следующее, –

начал он без обращения. – Все вы знаете о положении на фронтах… Сегодня из радиопередач мне стало известно, что западные союзники уничтожили «Рурский котёл», русские уже входят в Берлин с севера, идут бои у Брно и Остравы, которым мы уже, к сожалению, не можем помочь… Я всегда считал, что лучшая политика по отношению к моим подчинённым – это политика открытая и правдивая. Я был и остаюсь твёрдым сторонником нашей идеи, но, как честный член партии и боевой офицер, обязан признать тот факт, что эту войну мы уже проиграли. Все вы честно сражались и пролили достаточно крови, такие люди как вы необходимы для будущего… Чёрт побери! – он приостановился и на какое-то время посмотрел вверх, на небо. – Я не знаю, что я должен вам в таком случае говорить! Надеюсь, что поймёте… да… я не умею произносить красивые речи на митингах… Короче, как ваш командир, я считаю, что преднамеренное вступление в соприкосновение с противником в данной ситуации не имеет для нашей конкретной группы смысла. Это принесёт лишь бессмысленные потери на обеих сторонах. Считаю необходимым отойти из зоны действия Красной Армии как можно дальше на запад и попытаться проскользнуть… Проскользнуть! Я никогда не дам вам приказа сдаваться кому бы то ни было, это против моих принципов, но не буду препятствовать тому, кто захочет это сделать. Это моё слово офицера СС. Более того, здесь и сейчас все, кто хочет, могут отделиться и продолжить свой путь куда угодно самостоятельно, со своим оружием и со своей частью продовольствия, безо всяких опасений. Каждому такому человеку я лично подпишу солдатскую книжку, на случай возможного контакта с немецкими частями, чтобы вас не осудили за дезертирство. Особенно это касается жителей прилегающих районов. Каждый, кто не использует эту возможность сейчас, продолжает оставаться под моим командованием и следует далее в указанном мной направлении. Какова бы ни была ситуация, непорядка я не потерплю. Мы останемся дисциплинированной боевой частью в любом случае, до моего дальнейшего приказа. Из соображений мобильности и маскировки, часть техники, видимо, придётся оставить. У вас есть время до заката на размышление. Всё. Вопросы есть?..

– Герр оберштурмфюрер, куда хотите направиться вы с теми, кто пойдёт с вами?.. – спросил один из эсэсовцев в шеренге.

– В целях безопасности, это я сообщу лишь тем, кто останется со мной, после отхода тех, кто пожелает уйти, как я уже сказал, здесь, этим вечером. Я понимаю, что это могло бы помочь вам при размышлении, но, к сожалению, в случае поимки кого-либо из тех, кто уйдёт, я не хочу рисковать собой и остальными людьми в моём подчинении, давая русским шанс выбить из вас наши планы. Ещё вопросы? Если нет, то разрешаю разойтись. Используйте максимально оставшееся до вечера время для еды и сна – никто не знает, когда ещё вам предоставится такая возможность. Так. Десять человек с левого края, бегом в поле и замаскируйте остатки самолёта ветками или как вам покажется удобным, после исполнения доложить лично мне! Смена постов каждый час, ответственный Завацки, ко мне! Всё! Остальные свободны!..

– Оберштумфюрер… – Крошка подбежал к соскочившему с броневика офицеру. – Явился по вашему распоряжению…

– Завацки! Что вы себе позволяете?! Что с этим молодым?

– Я, герр обер…

– Молчать, за эти годы я уже слышал все варианты твоих объяснений! Особенно сейчас считаю нарушение дисциплины непростительным!

– Ясно, герр оберштурмфюрер! Больше этого не повторится, герр оберштурмфюрер!

– Это я тоже слышал… – и добавил уже мягче: – Что ты думаешь о ситуации, Хорсте? Пойдёшь с нами?

– Что за вопрос?! Здесь мне делать нечего, до Кёнигсберга далеко, и там уже «иваны»… С вами, герр оберштурмфюрер, мы уже сколько? три… четыре года?

– Пошёл четвёртый…

– Ну вот. Кто же вас будет крыть, если что? – он усмехнулся. – Я нянчу эту роту с сорок второго, как же я могу бросить её сейчас, в таком интересном приключении?! К тому же, кроме раздолбанной русскими Вены, никаких красот Австрии я ещё не видел. Надеюсь на хорошую экскурсию в Альпах… Сисястые розовощёкие девочки, толстые коровы с колокольчиками…