Траян. Золотой рассвет
Шрифт:
Царь не ответил, потом, словно отыскав спасительное решение, вновь подал голос.
— Вот какая мысль пришла мне в голову? Что если мы сами выгоним сарматов с этих земель, как в таком случае поступит Траян?
— Я не могу отвечать за императора, – попытался вразумить царя Лонгин, – но нападение на сарматов является грубейшим нарушением мирного договора.
— С чьей стороны? – спросил Децебал.
— С твоей, царь, – ответил легат.
— Почему же с моей? – развел руками Децебал. – Мы всего лишь попытаемся взять то, что принадлежит нам по праву.
— Ты обязался не предпринимать
— А Рим, выходит, не нарушает?
— Нет, не нарушает. Я же объясняю, вопрос решается.
— Долго будет решаться?
Лонгин развел руками.
— В таком случае, – ответил Децебал, – я тоже имею право принять свои меры. Я ограничиваю твое передвижение, легат.
— Ты посмеешь наложить оковы на римского консула?! – возмутился Лонгин.
Теперь ему было не до смеха.
— Ну, – улыбнулся бородатый, громадного роста, умноглазый дак, – зачем же оковы! Считай, что ты у меня в гостях. Я предоставлю тебе охрану, чтобы не вышло какой-нибудь неприятности, которая может с тобой произойти. Или – он остро глянул на легата, – которую ты готовишь мне.
— Это гнусная клевета!
— Береженого боги берегут, – вздохнул Децебал, потом откровенно, с нескрываемой горечью добавил. – Вы, римляне, хуже волков. Для вас право – это возможность властвовать, грабить и насильничать.
— Как бы ты, Децебал, повел себя на нашем месте? Так что не будем о грустном. Имею ли я право устроить пир?
— Ты, Лонгин, всегда отличался беззаботным нравом. Посмотрим, будешь ли ты веселиться, когда начнется гроза. Ты, лично! Не римский легат, не консул 90 года, не наместник обеих Панноний, Нижней Мезии, а ты лично?
— Точно также как консул 90 года и наместник обеих Панноний и Нижней Мезии.
Через неделю даки выступили в поход против сарматов, которые при одном только известии о приближении волчьего войска тут же оставили захваченные земли. Их старейшины помчались в Рим с жалобой на даков. Траян направил Децебалу послание, в котором увещевал его немедленно вывести свое войско с захваченных земель.
Децебал ответил отказом и в письме предупредил – если Рим предпримет против него какие-нибудь недружественные шаги, он будет считать эти действия грубейшим нарушением договора и вызовом богам, которые обязательно накажут клятвопреступника. В конце он приписал, что в целях взаимно приемлемого разрешения спора императорский легат и его окружение взяты под домашний арест, так что Траян должен крепко подумать прежде, чем принимать поспешное решение. Жизнь римского консула* (сноска: Гней Помпей Лонгин был консулом 90 г., наместником Верхней Мезии в 94 г., наместником Паннонии – в 98 г. Смерть Лонгина, героически исполнившего воинский долг и сохранившего честь, описана у римского историка Диона Кассиия) в обмен на земли вдоль Данувия – это хорошая сделка.
Это письмо, особенно его тон и неслыханная мера, на которую пошел клиент римского народа в отношении высшего должностного лица, прозвучали в Риме громом с ясного неба. За сто пятьдесят лет, со времен Красса римский консул не попадал в плен.
Ликорма доложил Траяну, что соглядатаи не могут пробраться к Лонгину, так что в точности выяснить, что случилось в Сармизегетузе, невозможно. Жизнь консула Гнея Помпея Лонгина, префекта Ларция Корнелия Лонга, безусловно, была очень веским козырем в споре между Римом и Дакией.
Недопустимой, даже в безумном воображении была мысль бросить на произвол судьбы римского консула. Рисковать высокопоставленными патрициями означало бросить вызов отеческим богам, но и поддаваться наглому шантажу было неприемлемо. И в том и в другом случае ущерб римской чести был бы невосполним, а испытывать милость судьбы никто, в том числе и цезарь, не мог. Так что мгновенный силовой ответ на требования Децебала был невозможен. Царь даков выбрал удачный момент – войска не были готовы к походу. Когорты Ульпиева и Аполлонова легионов были разбросаны по Дакии, тех сил, которые находились в непосредственной близости от границы, могло хватить только на карательную экспедицию. Судя по новостям, поступавшим с левого берега реки, Децебал решил, что его время пришло. Значит, он успел подготовиться. В таком случае бить по Дакии следовало плотно сжатым, сосредоточенным кулаком, а не пытаться тыкать в варвара растопыренными пальцами. По этой причине Траян дал уклончивый ответ. В письме он ни словом не обмолвился о судьбе Лонгина и его заместителя, а все больше напирал на необходимость проявлять выдержку. Не исключал он и возможности уладить дело миром. «Дружба более всего мне по сердцу», – писал он.
Подобный уклончивый ответ вызвал у Децебала недоумение и озабоченность. Траян поступил не то, что бы нелогично, а с точки зрения римского взгляда на мир немыслимо. Децебал, выросший в Риме в качестве заложника, понять не мог – то ли цезарь растерялся, то ли он до такой степени воспарил в своей божественности, что ему теперь не до жизней каких-то служак, будь они даже консулами, наместниками или префектами.
Но это не могло быть!
Он отправился к Лонгину, в надежде получить объяснения. Показал ему письмо Траяна и поставил вопрос ребром – чего на самом деле желает цезарь: войны или мира?
— Конечно, мира! – воскликнул Лонгин. – Но и ты, Децебал, должен уступить, ведь как рассматривать твою попытку лишить меня, римского консула, свободы, как не прямой вызов Траяну. Пока мечи в ножнах, нужно срочно принимать меры. Пойми, война также невыгодна Риму, как и Дакии.
Децебал проницательно глянул на легата.
— Я тоже строил свои расчеты на этих предположениях. Но как я могу доверять императору, если ему плевать на жизнь римского консула? Если он способен так поступить с тобой, неужели он будет церемониться со мной?
— При чем здесь церемонии, царь! В политике нет места церемониям! В политике существуют только голый расчет, прямая выгода, косвенный выигрыш и непредсказуемые последствия. Все остальное для непосвященных. Для Траяна куда важнее, если в умах соседей твое имя будет связываться с Римом, а не с его врагами. Если ты решишь бросить вызов Риму и договоришься с северными племенами, их возможности возрастут стократно. Мы все равно победим, но в этом случае нам придется возиться здесь не менее десятка лет, а от Дакии ничего не останется.