Траян. Золотой рассвет
Шрифт:
— Твои доводы логичны, но как я могу быть уверен, что цезарь рассуждает также как и ты?
— Отправь к нему человека, слову которого ты можешь доверять. Это не может быть дак, это может быть только римлянин.
— Ты имеешь в виду Железную лапу?
— Я преклоняюсь перед твоей проницательностью, царь
— То есть ты хочешь сказать, что готов остаться здесь, а Железная лапа должен поклясться, что в любом случае вернется в Сармизегетузу с ясным и четким ответом царя.
— Точно так.
— Что ж, этот вариант меня устраивает.
В ту же ночь Ларций, тайно переговорив с Лонгином, как будто в последний раз всю ночь тешился с Зией. Под утро обмолвился, что готов отпустить ее, готов богато наградить. Девушка отпрянула от него, спросила – она ему больше не нужна?
Разонравилась?
— Нет, Зия. Я вынужден покинуть Дакию. А вот вернусь или нет, не знаю. В пути со мной может случиться все, что угодно, и я не хочу рисковать твоей жизнью.
После долгого молчания девушка спросила.
— Надолго уезжаешь?
— Нет. В любом случае я должен буду вернуться.
— Даже если будет война?
— Мы пытаемся ее избежать.
Зия зарыдала.
— Не плачь. Поверь, я охотно взял бы тебя с собой.
— Все вы из породы псов! Стоит только опасности дохнуть на вас, как вы тут же поджимаете хвосты.
— Зия, – нисколько не обидевшись, спросил Ларций, – ты правда хочешь, чтобы я увез тебя в Рим? Тебе не страшно оставить родину?
Девушка фыркнула.
— Родину! Когда ваши легионеры явятся сюда, что будет с моей родиной?
Она села в кровати. Ларций не удержался и ласково провел ладонью по ее спине. Кто бы мог подумать, что за какой-то месяц эта женщина станет необыкновенно дорога ему. Он вспомнил о Волусии. Что Волусия! Дело мертвых оплакивать свою участь, дело живых жить, испытывать страсти.
Неожиданно Зия повернулась к префекту, легла, прижалась большой мягкой грудью к его груди, почесала шерстку возле соска. Начала шептать, путая дакские слова с немногими латинскими, которые успела освоить.
— У меня никого не осталось. Брат погиб в первый военный год, отец во второй. Мать сгинула. По приказу жрицы мы спрятались в урочище, в пещере, там ваши псы отыскали нас и продали скупщикам.
Она отодвинулась от мужчины легла на спину, слегка всхлипнула и вновь вперемежку заговорила.
— Я дала обет никого не подпускать к себе. Мы с подругами поклялись, что убьем каждого, кто коснется нас, затем покончим с собой. Когда нас поймали, начался шум, солдаты громко ругались, едва не передрались между собой. Потом появился скупщик, и нас погнали в сторону Даоус–Давы. Там нам связали руки и ноги, посадили в повозки и повезли в сторону Реки. На ночевках торговец и его слуги зорко следили за нами. Один из них, дак, объяснил, что за нетронутых дороже дадут. Мы все плакали. Стоило кому-нибудь из ваших псов приблизиться к загону, где нас держали, их отгоняли бичами. Когда переехали через Данувий, торговец пригласил лекарей…
Она зарыдала еще отчаянней.
— Зачем? – не сразу понял Ларций.
— Они проверили, девственницы ли мы? Мы все были предназначены стать жрицами богини–матери. В трудную минуту из нас выбирали посланницу, которая отправлялась на небо, чтобы передать просьбу народа. Это великая честь для нас и для наших семей.
— Вас тоже должны были бросить на копья?
— Нет. Мы воспаряли в пламени костра. О–о, как я мечтала попасть на небо, как блюла себя, а тут явились, схватили, раздвинули ноги. Ваш римский псиный лекарь заглянул, потрогал пальцем и объявил – годна. Все годны. Торговец едва не заплясал от радости.
Наступила тишина.
Прервал ее Ларций
— Странный вы народ. Один возмечтал убить императора, теперь купается в золоте, другая готова была вспрыгнуть на небо, теперь ублажает римского пса и горюет о том, что не посчастливилось сгореть в священном пламени. Зия, я готов дать тебе свободу. Дам денег. Ты сможешь спрятаться, перебраться на другой берег Данувия.
Зия перевернулась на живот, приподнялась на локтях. Слезы на ее лице мгновенно высохли.
— Куда я пойду? – спросила она. – Где спрячусь? Ты готов дать мне свободу! Наградить! Что я буду делать с твоей наградой, если ты решил бросить меня здесь на растерзание вашим псам, нашим псам, тем, этим. Предлагаешь откупиться от насильников золотом? Или этим, оскверненным тобой священным даром?!
Она просунула руку под живот, похлопала себя по священному дару.
— Не груби, – вздохнул Ларций. – Нет моей вины в том, что Децебал запретил мне брать с собой слуг. Он сказал, я и без них ни в чем не буду нуждаться.
Зия жарко зашептала.
— Я готова последовать за тобой тайно. Ты примешь меня за Данувием?
— Из Сармизегетузы не выскользнешь.
— Я выскользну. У меня здесь есть родственники. Они готовы на все, чтобы я только сгинула с глаз и не позорила род. Они верят Децебалу. Они пьют пиво и твердят, что на этот раз обязательно расколотят лбы римским собакам. Если они победят, пилофоры заживо зароют меня в землю как нарушившую обет. Я даже представить себе не могу, что со мной станет, когда холодная земля сомкнется надо мной.
— А сгореть в пламени лучше?
— Сравнил!.. Пламя – дело чистое, святое, и мать–богиня не даст в обиду посланницу, а помирать в земле, когда к тебе начнет сползаться всякая нечисть, чтобы попробовать мою плоть, погрызть мои косточки…
Она передернула плечиками, потом вновь страстно прижалась к Ларцию.
— Ларций, – она впервые назвала его по имени. – Господин мой, скажи, как мне быть? Что делать? Мне кажется, я понесла. У меня будет ребенок.
Лонг от неожиданности сел в постели. Горло перехватило.