Треба
Шрифт:
— Медленно получится, — прищурилась Илалиджа.
— После того как маленькая девочка показала характер, — усмехнулся Кай, — спешить нам некуда.
— Ну что же, — звякнул кольцами Эша, — однако лучше висеть над пропастью, чем лететь в нее. Вот думаю только, первым или последним отправляться наверх? Первым боязно, а последним опасно. Мало ли, если кто свалится, может ведь сбить старика, а везение не бесконечно.
— А ты к стене прижимайся, — посоветовал Кай.
— Если я буду падать, — Теша стиснула зубы, — то оттолкнусь от стены, чтобы не зацепить тебя, Эша.
— А ведь ты не так уж и плоха, — заметил старик.
— Что ты еще забыл сказать, Эша? — спросил Кай.
— Ну как же, — вздохнул старик. — Осталось три сиуна, и нас… пока еще шесть.
— Пока еще, — кивнула Теша и шагнула к стене.
Над пропастью и в самом деле стояла ночь. Это стало ясным после того, как скалолазы поднялись на полсотни локтей. Мертвенное свечение сменилось тьмой, и только дно пропасти продолжало мерцать. Где-то наверху продолжала бороться с собственной судьбой Теша, за ней, забывая о кольцах, резво поднималась Илалиджа, порой подталкивая мугайку. Следующим, изрыгая проклятия и скрипя зубами, полз Шалигай. За ним следовала Арма. Стараясь ни на мгновение не отпускать от костылей хотя бы одной руки и опираясь на обе ноги, она закидывала наверх кольца, подтягивалась, забиралась на следующую пару костылей, отдыхала несколько секунд, думала, как справляется с нелегким путем мугайка с засевшим в ее груди ножом, и вновь бралась за кольца. Кай двигался под ней. Еще ниже ворчал Эша, возмущаясь, что забыл о главном, если кому-то придет в голову мысль облегчиться, то пострадает прежде всего он.
— Во-первых, если ты не будешь об этом напоминать, — успокаивал его Кай, — то ничего подобного и в голову никому не придет. — А во-вторых, подобное приходит вовсе не в голову.
— Если бы, — ворчал Эша. — Тем, кто надо мной, возможно, это придет и не в голову. А мне-то уж точно в самую макушку.
Так или иначе подъем продолжался. Несколько раз Кай объявлял отдых и просил Шалигая прекратить стоны, чтобы прислушаться к ветру, но ничего, кроме писка летучих мышей, так услышать и не удалось. К утру, когда лучи солнца начали прорезать пропасть с востока на запад, Арма оглянулась и поняла, что не видит противоположной стены. Либо до нее и в самом деле было далеко, либо она тонула в утреннем мареве. Нельзя было определить и протяженность пропасти. Точно так же таяла в тумане и стена над головой, и стена внизу.
— Девятьсот пятьдесят пар, — хрипло сообщил снизу Эша. — Выходит, мы поднялись на одну тысяча девятьсот локтей.
— И что? — спросил Кай.
— Половины еще нет, — сплюнул Эша. — Эх, как-то там мой ослик в конюшне клана Хара? И чего, спрашивается, меня понесло… Вот если бы мы так же поднимались на ту стену, где-то на этой высоте был бы тот домик, что наградил меня ссадинами и шишками. Ты-то как, зеленоглазый, ничего не болит?
— Привыкаю понемногу, — ответил Кай. И тут же сверху донесся шепот Илалиджи:
— Тихо. Судя по всему, у меня над головой грот или выступ. И я что-то слышу.
— Потрескивание костра, — узнала Арма.
— Поднимайся, — негромко окликнул Илалиджу Кай. — Только глупостей там не наделай.
— Смотря что считать глупостями, — ответила пустотница.
Арма поднялась наверх сразу за Шалигаем, у которого уже не было сил даже стонать — он просто мешком перевалился через край уступа. Измотанное долгим подъемом тело все же не подвело Арму, она взлетела на уступ мгновенно, и через секунду рядом с нею стоял Кай. Илалиджа и Теша замерли в пяти шагах, рядом с ними на камне сидел Шалигай.
— Ну, что там? — проскрипел Эша, еле-еле взбираясь на край скалы и путаясь в кольцах.
Все шестеро оказались на краю грота. Он был столь огромен, что довольно приличный дом, стоявший в глубине его, в полусотне шагов от пропасти, помещался в нем целиком, и сверху на него можно было бы поставить еще один такой же. Справа от дома на десяток локтей вздымались поленницы дров, слева высился стог сена, возле которого сбились в кучу несколько овец. Участь одной из их соплеменниц была печальна — ее шкура висела на связанных вышкой жердях, голова и потроха лежали в жестяном тазу, а все остальное пеклось на костре, вокруг которого сидели, срезая ломти мяса с жаркого, Сувана, Аи и Шиттар.
— Ну чего застыли? — обернулся к гостям вор. — Я, конечно, не образец благочестия, но что такое голод, знаю. Пожалуйте к нашему костру, перекусить да обсудить, если есть что.
Арма посмотрела на дом. Она явно видела его в первый раз, но дверь дома показалась ей знакомой. Вот только подойти следовало поближе, чтобы разглядеть. Или пока что следовало глядеть на Сувану?
— Быстрее, быстрее нужно соображать, — поморщился Сувана, махнул рукой, дернулся, и вот уже у костра сидел не Сувана, а Сиват, каким знала его по описаниям Арма. Порты и рубаху Суваны сменил ветхий, ползущий волокнами бурнус, ноги оказались босыми, голову накрыл колпак с широкими полями, из-под которого спустились длинные черные волосы и блеснули глаза с темными и блестящими зрачками без белков.
— Еще непонятно? — скривился Сиват. — Ишхамай!
И, повинуясь его окрику, девочка вновь обратилась в крохотное чудовище, ужас Текана — поющее дитя со светлыми локонами на голове, в легком платье, на груди которого расплывалось кровавое пятно.
— Она сейчас не поет, — улыбнулся Сиват. — Она сейчас ест. Она любит есть. Всегда ест. Рядом с нею Хара, точнее не сама Хара, а ее кукла, сотворенная ее сиуном. Хара все еще на престоле, одна из двенадцати. В силу глупости и ненависти, которая может сделать глупцом даже великого умника. А мы тут немного содействуем ей. По-родственному. Ну, отродье магии, покажи лицо Хары.
Шиттар улыбнулась и в мгновение обратилась унылым стариком с лысиной во всю голову и шрамом в виде креста на ней.
— Нет же, — поморщился Сиват. — Покажи Хару, дочь мою. Покажи самое прекрасное, что мне удалось создать.
И снова изменился облик Шиттар. Теперь она стала прекрасной женщиной, еще более прекрасной, чем тогда, когда была проводницей Сарлаты.
— Другое дело, — засмеялся Сиват. — Иногда нужно говорить правду. Она выручает. Объясняет многое. Хара моя дочь. Ишхамай моя внучка. Там, за дверями этого дома, вас ждет отец Ишхамай. И это не Асва, который забил себе голову милой ложью и даже служил ей какое-то время. И не Неку, и не Паркуи, и не Агнис, и не Паттар, крылатый безумец. Каждый из них имел основания подозревать в отцовстве себя. Так бывает. — Сиват ткнул пальцем в сторону Теши. — Вот она знает. Нет, за этой дверью вас ждет настоящий отец Ишхамай. Да, тот самый несчастный, что убил собственную дочь. Или попытался убить, ведь мы не вполне смертны. Точнее, сиун его. Впрочем, иногда это не имеет значения. Поймете потом. Ненависть плещет во мне, тысячи лет плещет. Но не месть движет мною, не из-за мести я пытаюсь помочь тебе, Кай, и твоим друзьям добраться до Храма Двенадцати. Не для этого я отправил с тобой троих верных воинов, пусть даже удержалась рядом с тобой только одна из трех.
Илалиджа склонила голову.
— Я хочу все это закончить, понимаешь? — Сиват поднялся на ноги, топнул ногой, погрозил пальцем Ишхамай. — Иди, девочка, иди к отцу. Дай нам поговорить. Вот и славно.
Бродяга дождался, когда дверь хлопнет, и продолжил:
— Я не отвлеку много внимания, Кай. Только ты можешь сделать то, что собираешься. Ты, наверное, думаешь, что я не просто так послал с тобой ловчих? Да. Ты, наверное, думаешь, что я замышляю что-то? Да. Ты, наверное, не веришь мне? Не верь. Но вон рядом с тобой девка Арма, в крови которой болтается жалкая искра даже не крови, а духа Хиссы, она сможет уверить тебя, стоит ли тебе меня слушать или нет. А пока я скажу тебе, почему я зол на всех двенадцать, и почему я хочу завершить древнее заклинание, которое сумела остановить твоя мать. Ты готов?