Трепетный трепач
Шрифт:
Вита Адамовна потрясенно молчала. Сын крайне редко позволял себе так с нею разговаривать. А он, между тем, продолжал все тем же непререкаемо ледяным тоном.
— Разумеется, я буду давать тебе деньги, но…
— Игнат, опомнись! Я взываю к твоему разуму!
— Мама, поверь, я говорю это, находясь, что называется «в здравом уме и твердой памяти». Я люблю эту женщину и буду с ней, несмотря ни на что. В конце концов, свекровь не обязана восторгаться невесткой, но…
— Что? Невесткой? Ты уже собрался на ней жениться?
— Представь себе, мама. Она, правда, еще не согласилась…
— Ах, она еще не согласилась? Скажите, пожалуйста, какая цаца!
— Да, вот такая она у меня цаца, — каким-то незнакомым матери, воркующим голосом проговорил Игнат.
— Боже мой, но что ты в ней нашел?
— Все, мамочка, абсолютно все, о чем только мог мечтать. И, пожалуйста, на эту тему больше ни слова!
Господи
Машинально подошла к компьютеру. Письмо от Катьки. Наконец-то!
«Мамочка, если б ты знала, как тут здорово! И дедушка Франсуа такой клевый, добрый, веселый! Бабушка называет его «Франсик». А дом у него — ваааще! Я такое только в кино видела! Красотища, практически дворец в восточном стиле. А с каким вкусом! Он сам его строил, ну, как архитектор. Приедешь — оценишь! Но я скоро пошлю тебе фотки. А вчера мы с бабушкой ездили в город Фес. Я просто в отпаде! В этом Фесе медина — ты знаешь, наверное, что это такое — самая большая в мире! Нас по ней водила одна русская женщина, которая там живет уже давно, тетя Инна. Она знает там все ходы и выходы, а то в этой медине ничего не стоит заблудиться. Мама, ты только представь, там все, как в кино. Узюсенькие улочки, где никакая машина не проедет, только груженые ослы и мулы ходят, того и гляди заденут тебя своей поклажей. Ты когда-нибудь видела мулов? А ослики, такие милые, некоторые совсем черные. И везде мастерские, самые разные. Мы видели и стеклодувов, и чеканщиков, и как мыло варят, тоже видели. Бабушка прямо в мастерской купила тебе какое-то специальное мыло для лица, которое не мылится. А еще сурьму, глаза подводить, в таком резном деревянном флакончике. Сурьма там, оказывается, в виде чернющего порошка и наносить ее надо палочкой, такой деревянной палочкой, которая затыкает флакончик. Я сказала, что ты не будешь, а бабушка говорит — пусть мама сперва попробует, а потом решит, будет или нет. Потом мы все жутко устали и пошли в ресторан, там же на медине. Там все сидят на диванах, с подушками. Мамочка, как же нас там кормили! Я ела мясо с черносливом, а Гришка курицу с миндалем. Вкусно — нет слов! Гришка сперва боялся, а потом все слопал и еще у меня попробовал! А потом пришел хозяин, принес фрукты и сладости, хотя мы их не заказывали, а что не доели, завернул нам с собой и предложил, если устали, прилечь прямо на диванах. И знаешь, бабушка и тетя Инна прилегли, а хозяин показывал нам с Гришкой ресторан. Водил на кухню и объяснял, что мясо для многих блюд там тушат в специальных глиняных сосудах, вроде кувшинов, иногда целую ночь, и эти сосуды называются «танжия». А подают еду в специальных тарелках с крышками в виде высокого конуса, и эта штука называется «тажин», а бабушка сказала, что в Рабате у ее знакомых есть свой ресторанчик, который так и называется «Тажин и танжия», и что она непременно нас туда сводит, там тоже очень вкусно и интересно. Но самое главное, мама, было потом. Мы опять шли по медине, и в каком-то закоулочке тетя Инна вдруг стала подниматься по крутой лестнице, мы за ней, бабушка только все ворчала, что у нее уже сил нет, но тетя Инна твердила: «Надо, Елена Павловна, надо!» Бабушка охала, стонала, но тоже лезла. И попали мы в большущий магазин кожаных изделий. Бабушка даже рассердилась. При входе каждому дали по пучку свежей мяты, чтобы отбить запах кожи, и провели к открытой галерее, а там… Мамочка, мы как будто на машине времени провалились на много веков в прошлое!!! С галереи открывался вид на огромную площадь, всю заставленную большущими чанами. Т а м вручную обрабатывают кожи. В этих чанах и разная краска, и какие-то еще составы. Тетя Инна сказала, что краска там только натуральная. И люди, в одних трусах, лезут в эти чаны, мнут кожи и руками и ногами, топчут, полощут… Я спросила, не опасно ли это, мне сказали, что, перед тем как лезть в чаны, люди смазываются оливковым маслом, и потом, во многих составах есть дубильные вещества, которые дубят и человеческую кожу тоже. И знаешь, мама, мы все глаз оторвать не могли от этого зрелища, мне только все казалось, что будь эти люди не в трусах, а в набедренных повязках, можно было бы снимать тут кино о древнем мире… А потом бабушка купила там нам с тобой по сумочке, очень красивой, мне желтую, тебе оранжевую, а Гришке жилетку. Он проперся! Мамулечка, тетя Инна обещала, когда ты приедешь в Марокко, обязательно показать тебе все это! Это надо видеть! Завтра дедушка Франсик обещал свозить нас в Танжер и показать место, где Атлантический океан сливается со Средиземным морем! А через неделю мы улетим в Швейцарию. Да, океан мы уже видели,
От сердца отлегло. Им там хорошо, интересно у бабушки с франко-марокканским дедушкой Франсиком. А поехать в Марокко хочется… Еще как! И хорошо бы с Игнатом… Стоп, Валерия Константиновна, спрячьте свои мечты об Игнате в дальний-дальний уголок своей глупой влюбленной души. Зазвенел телефон. Тетка.
— Лер, ты чего за морковкой не едешь?
— Ой, тетя Нина, Гришка-то уехал, а я так замоталась…
— Уехал? И куда это он, интересно знать, уехал? А Катюха? — всполошилась тетка.
— Да я же вам вроде говорила… Они вместе уехали к бабке.
— К какой еще бабке?
— К Диминой матери.
— Лер, ты там, на своем телевидении, совсем что ли рехнулась?
— Почему?
— Это куда ж они уехали? В Африку?
— Ну да, а что?
— Ты чего, газет не читаешь, телевизор не смотришь? Там же везде революции, черт-те что творится, а ты детей в этот ужас сплавила?
— Тетя Нина, не кричите так! В Марокко король, говорят очень умный, и там нет революции, это раз, а два — через неделю они все летят в Швейцарию, а там революций не бывает в принципе.
— Фу! — выдохнула тетка. — Что ж ты сразу не сказала? Значит, до осени тебе морковка не понадобится?
— Спасибо, тетя Нина, но нет. Я уж на нее и глядеть не могу!
— Ну, а сама все лето в Москве торчать будешь? Может, приехала бы на дачу, пожила маленько на свежем воздухе?
— Ох, тетя, у меня столько работы, ужас просто! И в Москве и в Киеве, вздохнуть некогда, какая дача!
— Ну, а мужика на свободе еще не захороводила? А то у меня на примете есть один, хороший, видный мужчина, аудитор на крупной фирме, не пьет, не курит, такой положительный и хочет женщину с детьми…
— Что вы, тетя Нина, я с таким положительным аудитором через три дня с тоски помру.
— Ну и дура! Много тебе веселья от твоих творческих людей? Ага, молчишь?
В дверь позвонили.
— Ой, тетя Нина, кто-то пришел!
— Какой-нибудь творческий, небось! Ну, беги, беги!
Звонок повторился. Я точно знала — это Игнат!
Это и вправду был Игнат. Карие глаза сверкали весельем.
— Лерка, я соскучился!
— Ну как, мама провела разъяснительную работу?
— Еще какую! Но я, знаешь ли, не самый послушный сын, хотя довольно почтительный. И еще ты должна знать на будущее — я человек решительный и сложные ситуации предпочитаю и стараюсь разруливать сразу, не запуская их до неразрешимого состояния. А посему — собирайся!
— Куда? — обомлела я.
— За город. Нечего летом в Москве торчать!
— Игнат, но у меня же работа!
— Будешь работать за городом. На свежем воздухе.
— Игнат, я к вам на дачу не поеду.
— Ну, начнем с того, что у нас давным-давно нет дачи. Продали, когда отец умер. Та к что тут все в порядке. Я люблю тебя, Лерка, и увезу в чудное место. Увидишь — ахнешь! А сейчас я заварю нам зачуток кофейку и забацаю сказочную яичницу, ты только выдай мне сковородку, да нет, раза в два больше, вот, такая подойдет, а сама иди собирай вещи, и не забудь купальник. Да, кстати, у тебя есть красное бикини?
— Нет. А надо?
— Боже сохрани!
— Ничего не понимаю! Мало ли каких купальников у меня нету…
— Объясняю, не заставлять же любимую женщину теряться в догадках. Мне в Корее приснился сон про тебя, плохой, и ты там была в красном бикини. Только и всего. Быстро поцелуй меня в нос и беги собирать вещи.
— Ты трепач, Игнат, но какой-то трепетный…
— Трепетный трепач? — расхохотался он. — А что, очень точное, я бы сказал, литературно-точное определение. Трепетный — вроде бы хорошо, но не слишком мужественно, а «трепач» вообще скорее отрицательная характеристика, но вот в сочетании это здорово, одно другое уравновешивает, смягчает. И в результате абсолютная прелесть, по-моему, получается, а?
— Полностью согласна, мой трепетный трепач! Ты абсолютная прелесть! Хотя насчет трепетности мы еще поглядим, а вот трепач ты — стопудово!
— Ну вот, начала за здравие, а кончила за упокой! — рассмеялся он. — И все равно, я люблю тебя, Лерка, а еще и уважаю, что для меня принципиально, я бы сказал, чудовищно важно, — проговорил он очень серьезно, погладил меня по щеке, а потом вдруг слегка наподдал под зад, — иди, собирай вещи и не мешай кулинарному порыву, он у меня не часто бывает.