Треск штанов
Шрифт:
Рабочих рук то не хватало.
Отчаянно.
Из-за чего без механизации и здравой оптимизации никуда…
А там, где с каменным углем имелись проблемы, использовали древесный или торф. Последний, кстати, коксовали очень активно с целью получения «аммиачной воды» для выделки селитры.
Переработка чугуна в железо пока шла только на Каширском заводе. Во всяком случае масштабно. Здесь уже стояло 80 пудлинговых печей единого образца, которые за три 8-часовые смены совершали по 18 плавок. Получая с каждой по 2 пуда железа. Строго говоря не железа, а низкоуглеродистой стали, но этот
Больше нигде пока переработки чугуна не велось.
Пока.
Но уже строились переделочные заводы в Казани, Великом и Нижнем Новгороде и Азове. Совокупно же к 1713–1714 году количество типовых пудлинговых печей в России царевич хотел довести до четырех сотен…
Над сталью тоже работали.
Конвертор проскочили мимо. Не будучи металлургом, Алексей не сильно понимал нюансов, да и знал о нем понаслышке. А вот с мартеновской печью экспериментировали, благо, что конструктивно она, в сущности, являлась развитием пудлинговой. И он ее видел как вживую, так и на схемах. И понимал куда лучше конвертора.
Хотя тигельной выплавки стали не прекращали.
Даже наращивали.
И проводили опыты на Каширском заводе по выпуску легированных сталей. Пусть и в сильно ограниченном объеме — только для инструментов…
Алексей рассказывал.
Петр переспрашивал.
Непрерывно. Создавалось впечатление, что тот слышал едва ли каждое третье слов. Вон как носом клевал, когда царевич в детали погружался. В отличие от присутствующего тут же шута, которого царь не дал в очередной раз выгнать. Тот слушал очень внимательно. Слишком внимательно. Вызывая у Алексея крайне нездоровые подозрения.
Проверки раз за разом показывали — этот Ваня чист. А если и не чист, то работает очень аккуратно и не подставляется. Что для столь юной персоны выглядело странно. И это только усугубляло подозрения. Но все его поведение прямо кричало об обратном. «Смазывая уши» царя лестью шут совал свой нос во всякие, не касающиеся его дела. Зачем? Ему все это было явно без надобности. Куда он их применит? А на продажи их его пока поймать не удавалось…
Петр заснул.
Опять.
Наконец.
Как сын начал озвучивать детали опытов легированной стали в тиглях, так и отрубился. Вызывая ощущение, что он эти доклады специально себе устраивал в качестве снотворного. А то ведь с бодуна заснуть непросто…
Алексей замолчал.
Поймал взгляд шута, высказывая тому немой вопрос.
Иван отвел взгляд.
Мелком стрельнул глазами, но не более. И принялся будить царя дурашливо тормоша. Оставаться один на один с царевичем он явно не желал.
Жаль, что отцу отказать в этих докладах было нельзя. И пургу откровенную в уши ему не зальешь. Так-то в подобных докладах Алексей старался не выставлять какие-то секретные сведения. Но все равно — такой аналитики по России иначе достать не представлялось возможным. Он ее сам сводил.
Оставалось понять, что делать с шутом.
Очень хотелось ему голову открутить без лишних прелюдий. Но Алексей пытался разобраться — на кого он работает. И, что немаловажно, не спугнуть этого кого-то…
[1] На современное его перенесли в 1813 году.
[2] Здесь расстояние дано условно.
[3] Петр чрезмерно увлекался алкоголем и в оригинальной истории. Свой Всепьянейший собор он начал проводить в начале 1690-х и продолжал до конца своей жизни, дополняя его регулярными симпозиумами (здесь — в значении «пир»). И там, и там все превращалось в лютую пьянку по его настоянию. При этом именно Петр стоял за активным распространением в России водки, которую любил и ценил. До него напиток этот широко бытовал в польско-литовских землях (века с XIV) и в России распространения особого не имел. В довесок стоит отметить, приступы агрессии, которые купировала Екатерина I (лаской усыпляя). По всем признакам они очень походили на типичные приступы алкогольной агрессии, а Скавронская просто обладала талантом отправлять буянящего человека во II-III стадии алкогольного опьянения поспать. Здесь же ситуация усугубилась.
Часть 1
Глава 3
1711, май, 28. Замок Эдо — Москва — Охотск
— Мы получили сведения о том, что Цин затеяли войну с гайдзинами.
Сегун безучастно посмотрел на докладчика, всем своим видом выражая «жгучий интерес» к этому вопросу. Но и не прерывая. Поэтому тот, выждав, паузу и отследив реакцию, решил развить тему.
— Прошлую войну выиграли Цин. Однако сейчас ситуация иная. И португальские купцы готовы деньги поставить на гайдзинов, а это говорит о многом.
— А кто ее начал?
— Цин.
— Полагаю, они не спрашивали совета у португальских купцов. — едва заметно усмехнулся сегун.
— Им советовали иные гайдзины. Тех, кого мы изгнали.
— Иезуиты?
— Да.
— Они опасны и обычно хорошо осведомлены. — медленно произнес сегун. — Да и с португальскими купцами действовали сообща. Откуда же это противоречие?
— Прошу прощения, но противоречия нет.
Сегун молча выгнул бровь, несколько удивленный такими словами.
— Иезуиты желали, чтобы подданные Цин отрекались от своей веры в пользу их бога. Император Канси запретил так делать. Их положение в его державе очень осложнилось. И, судя по всему, иезуиты ищут пути своего укрепления в Цин через поражение Канси.
— А Канси этого не понимает?
— Он по доброте сердца привлек ко двору много старых родов, еще при Мин возвысившихся. Чтобы примириться с местной аристократией. А они охотно берут взятки, как и прежде. Слишком охотно для тех должностей, которые им дали.
— И что же, гайдзины, которых двадцать лет назад крепко побили, теперь в состоянии крепко побить маньчжуров?
— Все так. Тем более, что с ними в союзе выступают ойраты. Поговаривают и о волнениях народа мяо на юге, и о других неприятностях. До Канси же стараются доносить сведения неполным образом или искаженно. Чтобы он верил в свой успех. Ведь Цин на вершине своего могущества. У них вскружилась голова. И подобные мысли ложатся на благодатную почву.
Сегун промолчал, обдумывая слова визави. Ситуация выглядела действительно интересной.