Третьего не дано?
Шрифт:
— Ты ехать к принцессе, — грустно констатировал он. — А мой оставаться тут. О-о, Ксения!
«О, Ксения… — И отчего-то невольно последовало почти кощунственное продолжение: — Оксения… Оксана…»
Я вздрогнул и усилием воли отогнал это дикое сравнение имен, невесть с чего пришедшее мне в голову.
— Но ты скажешь ей о мой любовь? — Шотландец умоляюще посмотрел на меня.
— Не пройдет и двух месяцев, как ты сам ей об этом скажешь, — твердо уверил я его. — Клянусь, что не позже первого летнего месяца ты ее увидишь самолично.
— Правда?! — загорелись его глаза.
— А я хоть раз тебя обманывал? — усмехнулся я и весело подмигнул.
Затем пришел черед Дубца, который, узнав о том, как я распорядился его дальнейшей судьбой, вспыхнул от досады, раскрыл было рот, чтоб возмутиться, но, напоровшись на мой пристальный взгляд, сразу потух и уныло пробормотал:
— Как повелишь, княже.
Но ободрить парня было нужно, ибо всяк солдат должон знать свой маневр.
— В дороге со мной ничего не случится, — пояснил я. — Вон целых два десятка едут. А тут ты куда нужнее. Пусть все думают, что ты при Квентине, на самом же деле запомни, воин: ты — наши глаза и уши. Не случайно же ратник Дубец самолично вторым воеводой зачислен в особую сотню полка Стражи Верных. Вот и выведывай, оправдывай доверие.
— Да тут никто ничего не таит, чего выведывать-то? — не выдержал он.
— Это сейчас. Пройдет неделя, от силы две, и все изменится. Бояр-изменников примечай поименно — кто когда и где к нему примкнул. Отдельно запоминай тех, кому он особо благоволит. Ну и холопы. О них тоже не забывай. Помни, что я тебе говорил по приезде.
— Проку с этих холопов, — вздохнул он.
— Прок со всего бывает, только в разное время, — поучительно заметил я. — Если вдруг так станется, что Квентин все-таки попадет в Москву и угодит к англичанам, то сразу предупредишь меня или свяжешься с третьим воеводой нашего полка. Ну а на случай если не сможешь отлучиться, а дело срочное — запомни, куда надо ехать и кому сообщить. — И я выложил сразу два адреса.
Один на Никитской, где должен был находиться Кострома, а другой… отца Антония — я рассчитывал успеть предупредить священника, что может появиться гонец от меня.
Но это уже на самый крайний случай.
Такой крайний, что… лучше бы он вовсе не возникал. Посмотрев на унылое лицо Дубца — так и не удалось вдохновить парнишку, я еще раз напомнил ему:
— Ты здесь мною оставлен на самом переднем рубеже. Если не сейчас, то когда, если не здесь, то где…
— Если не я, то кто, — подхватил он уныло.
— И если не я за себя, то кто за меня? — сурово продолжил я.
— И если я только за себя, то чего я стою?! — строго, торжественно произнес Дубец.
— Вот именно, — подтвердил я, с удовлетворением понимая, что наконец достиг своей цели, и на всякий пожарный добавил: — Кто ведает, может статься, именно ты узнаешь то главное, от чего изменится вся судьба Руси.
Ух как загнул!
А куда деваться — надо ж парня настроить.
Зато теперь приятно глянуть — гордо выпрямился, плечи расправлены, в глазах бойцовский огонек. Орел, да и только — хоть сейчас в полет.
Я тогда и не ведал, что мои слова насчет судьбы Руси и впрямь окажутся пророческими…
Дорога из Путивля до Москвы достаточно длинная, свыше шестисот верст, а учитывая, что маршрут движения был чуть ли не зигзагообразный, особенно после того, как мы миновали северские украинные земли, охваченные мятежом, он растянулся на все восемь сотен.
Однако благодаря моей нетерпеливости и постоянному понуканию остальных добрались мы до Коломны достаточно быстро — всего за десяток дней.
Правда, поначалу предполагаемый маршрут лежал через Серпухов, но у меня появилось предчувствие, что он нам ни к чему.
И чем ближе мы подъезжали к городу, тем сильнее оно было, так что верст за двадцать до него я принял решение резко свернуть в сторону и двинуться вправо вдоль Оки.
Получалась растяжка во времени на целый день, но шестому чувству надо доверять.
Через Оку перебрались вплавь — вот уж никогда бы не подумал, что в наших реках в мае такая холодная вода.
В саму Коломну не заезжали, остановившись на ночлег в близлежащем лесу в версте от реки, где и разоблачились до исподнего, обсыхая у ярко полыхающего костра.
— Теперь, почитай, добрались, — весело толкнул меня в бок Гуляй, радушно протягивая фляжку с каким-то пойлом. — К завтрему в Коломне, а дале и вовсе рукой подать. Значитца, за такое дело надобно и принять. Оно и для сугрева пользительно.
Я рассеянно кивнул и… вздохнул.
Ну не нравилось мне, что наша дорожка до Москвы оказалась столь гладкой. Что-то не верилось в сплошную цепь удач.
А если нет, тогда надо ждать крупных неприятностей именно сейчас, когда до цели всего ничего.
Тем не менее я принял фляжку и сделал пару глотков. На третий меня не хватило — и впрямь оказалось на редкость гнусное пойло.
Не иначе как хозяин кабака, куда вчера заглянул кто-то из казаков, пользуясь случаем, всучил самое поганое, что только у него имелось.
Заснул я не быстро, вновь терзаемый какой-то смутной тревогой, да и проснулся, едва забрезжил рассвет.
Проснулся и уже не мог заснуть, прислушиваясь к своему внутреннему загадочному вестнику грядущих неприятностей, который все более отчетливо давал о себе знать.
«Да что ж такое, до Мурома нам, что ли, скакать?!» — возмутился я и, ругая свой непоседливый внутренний голос который вдобавок оказался еще и весьма косноязычен — чего говорит, вовсе не понять, — тем не менее послушно встал и поплелся тормошить Гуляя.
— Ты чего? — Он с трудом продрал мутные глаза и недоуменно уставился на меня.
Однако казацкая натура крепка вне зависимости от количества и качества принятого накануне огненного зелья, а потому через секунду он уже сидел, настороженно оглядываясь по сторонам.