Третий апостол
Шрифт:
— И как же они его решали? — с интересом спросил Арвид Казакис.
— А они исключили саму возможность таковой. Каждый бог этой религии носил в себе самом собственную женскую ипостась. Недурно придумано, а?
И Леденев, усмехнувшись, подмигнул молодому товарищу.
Встретились они только вечером. Юрий Алеексеевич возвратился в девятом часу, неся бутылки с простоквашей. Из портфеля он принялся выкладывать на стол свертки.
— Вы, Арвид, конечно, не ужинали…
— Ждал вас, Юрий Алексеевич, чтобы вместе пойти в ресторан.
— Знаете, Арвид, я проходил сейчас мимо… Там дым стоит коромыслом, в этом ресторане. Танцы-манцы, коллективная поддача за столиками и так далее. На нас с вами, захотевших лишь утолить голод, официанты будут смотреть как на пришельцев-марсиан. А у нас на этаже у дежурной есть горячий чай. Вот еще простокваша, колбаса, сыр, масло. Мы отлично поужинаем в номере и спокойно поговорим о делах.
Когда Арвид принес чай в стаканах, Юрий Алексеевич спросил, сооружая бутерброды:
— О чем был ваш разговор с Западноморском? Выяснили причину нервозности своей подруги?
— Ольга говорит, что дело касается Синицкой.
— Синицкой? — переспросил Леденев.
— Да. Она нашла у нее какое-то письмо. Какое — не говорит. Нельзя, сказала Ольга, говорить об этом по телефону. Касается, мол, вашего дела… Так она и сказала. И ни слова больше.
— В каком смысле «вашего дела»?
— Она имеет в виду то, чем я вообще занимаюсь…
— Понятно. Что ж, тогда завтра все и узнаете. А форт «Князь фон Бисмарк» взят нашими коллегами под наблюдение. Утром вылетаем в Западноморск…
— А как прошла встреча с Андерсоном?
— Хорошо прошла, как и предполагалась… Видел я трофейную документацию, связанную с луцисскими фортами, и справку мне в музее официальную дали. И еще кое-что старик Андерсон вспомнил.
— Что же именно? — спросил, запивая бутерброд чаем, Арвид Казакис.
— Представляете, дорогой Арвид, оказывается, что где-то за месяц до вашего приезда в Луцис к Андерсону приходил некий человек, который отрекомендовался историком из Москвы. Он расспрашивал Андерсона о деятельности луцисского подполья и пребывании в Саласпилсе… Потом этот историк перешел к первым послевоенным годам, к деятельности бандитских групп. В частности, интересовался верными братьями Черного Юриса, судьбой его банды. Тогда Андерсон не придал этому значения, но сейчас припоминает, что московский историк пытался осторожно выяснить, не захватили ли внутренние войска, ликвидировавшие верных братьев Черного Юриса, некий архив банды. Но, как признался мне Андерсон, сам старик вообще впервые слышал о каком-либо архиве Черного Юриса. Смотрел этот любопытствующий москвич и крепостную документацию, которую показывали мне сегодня. Как вам это нравится, Арвид?
— Мне это совсем не нравится, Юрий Алексеевич, — отозвался Арвид. — Фамилия его известна?
— Увы, никто об этом москвиче ничего не знает. Он тряс перед глазами Андерсона и директора музея бумажкой, скрепленной как будто печатью. Но люди они деликатные и внимательно рассматривать документы историка не стали. Уже наведены справки по гостиницам. Пока ничего похожего на пребывание в них сего гражданина не обнаружено.
— Послушайте, Юрий Алексеевич! — воскликнул Ар-вид. — Ведь это же ясно, что приезжал тот, кто прямо или косвенно, так или иначе связан с убийством профессора Маркерта! Он знает о каком-то тайнике… Ему что-то нужно там добыть, и этот липовый историк пытается нащупать ход в тайник, минуя профессора Маркерта. Может быть, тогда этот москвич вообще не подозревал о связи профессора с тайником, Малхом, Черным Юрисом. Впрочем, возможно, это и был сам Малх! Хотя нет… Такое не пройдет. Малха Ауриня Рудольф Оттович знает в лицо. Ну, тогда, скажем, некое подставное лицо, сообщник Малха… Здесь, в Луцисе, он узнает, что план есть у Маркерта. Едет туда, пытается достать документ… Когда же профессор отказывает ему, убивает Маркерта. Надо начать поиск этого москвича! Именно отсюда идет путь к убийству. Разве не так?
— Так-то оно так, — задумчиво произнес Юрий Алексеевич. — Мне и самому не очень по душе любознательность этого московского историка. И я уже поручил луцисским товарищам побеседовать с Андерсоном, на основе его описаний внешности гостя составить словесный портрет, изготовить фоторобот. А вы уверены, Арвид, в том, что «московский историк» вообще существует?..
Багажа у них с собою не было… Так, дорожные портфели. Поэтому Арвид и Юрий Алексеевич прямо от борта самолета (он подрулил к выходу из аэровокзала) прошли на площадь, где их ожидала машина.
И здесь к ним подошла Ольга Меньшикова.
— Доброе утро! С приездом, — сказала она. — Наконец-то вы здесь. Я так рада…
Леденев удивленно спросил Ольгу:
— Какими судьбами? Улетаете куда?
— Вас встречаю, — смутившись, ответила Ольга. — Самолет опоздал на пятнадцать минут.
— Интуиция подсказала, что мы прилетим? — лукаво поглядывая на Казакиса, спросил Юрий Алексеевич.
— Нет, это я еще раз звонил маме, — сказал Арвид. — Передал ей, что утром вылетаем.
— А Лидия Станиславовна утром пришла ко мне, предупредила. Я быстренько собралась и вот…
— Все понятно, — сказал Леденев. — Едем в город, там обо всем и поговорим.
По дороге в город Ольга передала Юрию Алексеевичу письмо, обнаруженное в ящике стола Синицкой.
Прочитав письмо, Юрий Алеексеевич протянул его Арвиду.
— Прочтите, Арвид, а поговорим на месте. Может быть, Ольга расскажет нам какие-то подробности.
Он распорядился, чтобы водитель подвез их всех к гостинице, где за ним сохранялся его номер. Там, рассудил Юрий Алеексеевич, будет удобнее побеседовать с Ольгой. Так и сделали. Но Ольга мало что могла добавить к самому факту находки анонимного письма. Впрочем, теперь это письмо перестало быть анонимным.
Уже в управлении, когда к обсуждению нового обстоятельства присоединился и Конобеев, Юрий Алексеевич сказал, что теперь им, видимо, следует под иным углом взглянуть на личность Синицкой и ее возможную причастность к делу об убийстве профессора Маркерта.
— Врачи утверждают, что причиной паралича у Синицкой могло быть сильное нервное потрясение, — сказал Арвид. — Что же произошло? Судя по тому, как Синицкая хладнокровно сочиняла письмо, где обвиняла в убийстве невинного человека, она не из тех особ, которые способны падать в обморок при виде крови.
— Нам трудно судить, что случилось, — сказал Леденев. — Надо еще раз связаться с врачами. Да и на саму Синицкую глянуть… Постараюсь сам поговорить с нею. Тьфу, забыл, что язык у нее отнялся… Но у меня есть одна идея. Показания Синицкой в теперешнем ее состоянии не могут служить доказательством для суда, разве что совсем-совсем косвенным. Но для нынешней стадии расследования могут быть полезными. Да и кое-какие наши сомнения они рассеют…
— Как же вы намереваетесь «разговаривать» с нею? — спросил Казакис. — Ведь она не произносит ни слова и не двигается…