Тревожное лето
Шрифт:
Ванда успокоилась, когда Губанов назвал пароль: «Продаю калиновое варенье». За ужином она усердно спаивала гостя и все расспрашивала о житье-бытье в Маньчжурии, выведывала фамилии компаньонов. Губанов с непривычки захмелел, но держался. Передал привет от Рубинова, сказал, что в другой раз придет он сам. Кокаин Ванда приняла, и поскольку деньги стоил он большие, попросила Губанова подождать до завтра. Губанов с неохотой согласился.
В двенадцатом часу ночи Гринблат ушла, удостоверившись сперва, что гость в глубоком сне. Но как только затихли ее осторожные шаги, Губанов поднялся и с карманным фонариком принялся обследовать все три комнаты. В печной золе обнаружил металлические пуговицы. Из помойного ведра выудил окровавленные бинты. В ножках кухонного стола нашел больше сотни золотых монет и свернутые в трубочку червонцы. Обыск мог бы дать больше, но Андрей торопился. Однако даже и то, что он обнаружил, много значило
Уже лежа на диване в гостиной, Губанов вдруг подумал, что может остаться в дураках. Ванда окажется связанной с какой-нибудь «черной кошкой» или «пиковым тузом» и отбрешется от соучастия в ограблении банка, и тогда все старания насмарку. Торопясь, снова принялся отвинчивать ножки стола и переписывать серии с купюр.
Деньги Ванда не принесла, о чем и сказала утром Губанову.
Он сделал вид, что почувствовал неладное:
— Когда деньги будут?
— Потерпите немного, — успокаивала Ванда. — Возможно, сегодня к концу дня.
Губанов посмотрел ей в глаза:
— Если вы задумали финтить, то имейте в виду, не на того напали. И чтоб сегодня я имел полный расчет. Не будет — пеняйте на себя, — добавил с угрозой.
Для него в самом деле оставалось загадкой, почему Гринблат не рассчитывается. Какой-то подвох крылся в этом. И еще Губанова интересовало, сумели ли ребята выследить ее ночной маршрут.
— А может, вы уже на ГПУ работаете? — спросил он.
Ванда усмехнулась:
— В таком случае вас бы еще ночью взяли, когда вы, как сурок, дрыхли, извиняюсь.
— Где можно приобрести паспорт?
— На Семеновском, — не задумываясь ответила Ванда. — А зачем он вам?
— Надо, — коротко ответил Губанов, собираясь.
Во дворе он огляделся. Оперативник Лукин в фартуке швырял совковой лопатой снег. Увидев Андрея, он выпрямился, воткнул лопату в сугроб и принялся свертывать папиросу. Андрею надо было передать через Лукина записку для Хомутова с коротким докладом и номерами ассигнаций, только и всего. Лукин вдруг крикнул:
— Погодка-то какая! Благодать! Весна скоро! (Это означало: «Что тебе надо?)
Андрей передумал подходить к Лукину. Ванда наверняка наблюдала за ним из окна, а у Лукина сообразиловки не хватило отойти за угол. Разозлившись на стажера, Губанов молча повернулся и, засунув руки в карманы короткого пальто, зашагал прочь. Лукин обескураженно взялся за свою лопату.
На этот раз вместе с Табахаси в кабинет председателя явился и помощник консула Хаяма. У Вольскова шло заседание исполкома. Оно несколько затянулось, и Вольсков передал, чтобы гости подождали. Ростов мерил шагами узкий и длинный коридор.
Вскоре двери кабинета распахнулись и повалил крепкий махорочный дым. Вольсков открыл форточку. Пригласил японцев. Хаяма и Табахаси уселись друг против друга за приставным столом. Ростов — в торце его, Вольсков вытряхнул в корзину целое блюдце окурков.
— Ну что, господа, о чем мы,сегодня договоримся?
Табахаси показал в вежливой улыбке зубы и что-то сказал Артуру Артуровичу.
— Он говорит, что надеется на разумное решение комиссара...
Табахаси и Хаяма закивали. Хаяма знал русский язык, но настолько плохо, что в переводчики не годился.
— ...и что глупо держать дорогой металл, не имея ему применения, — продолжал переводить Ростов. — В Советском Союзе заводы стоят без оборудования.
Вольсков поправил пенсне.
— Скажите господам, что заводы — не их дело, а наше, и пусть у нас об этом голова болит. Сами разберемся как-нибудь. Если и стоят некоторые, то временно.
— Табахаси говорит, — переводил Ростов, — что о вашей стороны неразумно отказываться от такой выгодной сделки.
Вольсков рассмеялся:
— Где это видано, чтобы капиталисты заботились о благе Советского государства? Уди-ви-тельная заботливость. Переведите им — торговать боеприпасами мы не будем. Есть желание — пусть берут черный металлолом. Если согласны, будем продолжать переговоры.
Вошел Линьков и сел в сторонке.
— А латунь мы не дадим. Она нам самим нужна, черт возьми.
Ростов перевел и споткнулся на «черт возьми».
— У них такого выражения — «черт возьми» — нет.
— Ну, как хотите. Была бы ясна суть. Верно, Анатолий Аркадьевич? — повернулся Вольсков к Линькову.
— Верно, — согласился Линьков.
Японцы говорили между собой. Вольсков скрутил самокрутку.
— А вообще-то, зря у них нет такого выражения, — посмотрел повеселевшими глазами на Ростова.
Тот ответно улыбнулся.
— Они спрашивают, сколько у вас черного металлолома.
— Сколько? — спросил Вольсков у Линькова.
Линьков пожал плечами, но быстро нашелся:
— Очень много.
— Как много? — настаивали японцы.
— А сколько им надо?
— Им надо тоже очень много.
Табахаси сказал, что ему необходимо подумать, прежде чем дать ответ. И если председатель не возражает, то встречу следует назначить на завтра.
Вольсков глубоко затянулся, так что затрещала махорка, выпустил в сторону густую струю дыма и посмотрел на обуглившийся кончик папиросы.
— Хорошо. Давайте встретимся еще и завтра.
Он проводил японцев до двери. Линьков повел их дальше к выходу, вскоре вернулся.
— И чего им надо? Тянут резину.
Вольсков стоял у окна и барабанил пальцами по стеклу.
Табахаси нервничал. Ему не терпелось скорее закончить заведомо пустопорожние переговоры.
— ГПУ по нашим следам ходит, — сказал он Ахата. — Русские боятся, как бы мы пол-России не увезли.
— А вы и так увезете. Ну, не пол-России, а толику ее, но увезете. И потом, не надо считать их дураками. Глубоко убежден, что ваша личность им известна. Подлинное ваше лицо. О, вы еще не знаете, что такое ГПУ и на что оно способно. Первоклассная контрразведка. Спросите господина Хаяма, он подтвердит.