Тревожные ночи
Шрифт:
— Дадим, братцы, каждый, что может, деду Андрею и нашей лошадке.
Сам он первым вывернул карманы шинели и бросил в каску зачерствелую корку хлеба. Сержант положил несколько кусков сахару. И другие дали — кто сухарик, кто хлеба кусочек, кто сахару. Но большинству давать было нечего. Откуда взять, если уже неделю каждый получал по ломтю хлеба в день. Но все до единого вытряхнули в каску свои ранцы, чтобы ни одна крошка не пропала даром. А потом все гурьбой направились к землянке, где стоял конь деда.
— Погляди-ка, дед Андрей, что мы принесли тебе, — сказал рыжеусый пулеметчик, протягивая ему каску.
Дед взял ее трясущимися руками. А когда заглянул внутрь, глаза у него загорелись. Прощупал рукой каждый сухарик, каждую корочку, каждый
— Ешь, моя лошадушка, ешь, — ласково шептал ей дед. — Видишь, не оставили тебя друзья. Не захотели, чтобы с голоду ты погибла.
Потом вытер украдкой глаза и протянул рыжеусому пустую каску.
Вернувшись к себе в землянку, мы всю ночь проговорили. Рассказывали друг другу про своих коней. Невольно взгрустнулось всем. Живы ли наши кони? Может, и они погибают сейчас с голоду? Или сразила их немецкая пуля где-нибудь на других фронтах?..
На следующее утро половина нашего пайка пошла в каску. Дед Андрей схватил ее и побежал к коню, ног под собой не чуя от счастья. Но когда в тот же вечер мы вернулись со смены, голодные и продрогшие, нас словно обухом по голове ударили: деда Андрея с сержантом вызвали к командиру. Сели мы у огня, молчим. На сердце кошки скребут: боязно нам за них. И хлеба не поделили, остался лежать в мешках в углу, забыли мы про него. Под конец один из бойцов не выдержал:
— Из-за этого его вызвали?
— А что ж думаешь? — робко добавил другой. — Был приказ? Был. Так что же не отдал он коня? Приказ есть приказ…
— «Приказ, приказ», — передразнил его рыжеусый. — Что же так и смотреть, как конь у тебя на глазах подыхать будет? А потом что?
Разговор на том прервался. Снова сидим у огня, молчим. Ветер в лесу свистит, а мы прислушиваемся, не скрипнет ли снег под ногами. А время идет. Тут еще один боец заговорил, смуглый парень, глаза черные, так и горят, пулеметчик.
— Надо было сразу доложить все по команде. Сказать, что берем коня на свою ответственность. Сообща кормить будем.
— А чем? — огрызнулся рыжеусый. — Своим пайком? Так тебе и позволят!
— Позволят, не позволят. Наше это дело, — упрямо заявил пулеметчик. — Свое даем!
Опять сидим у огня, молчим. Тревога нас гложет. О деде Андрее и сержанте беспокоимся. А время бежит, к полуночи уже подходит. Сморил многих сон, растянулись на подстилке, заснули. Вдруг слышим топот шагов у дверей. Первым ввалился дед Андрей, веселый, довольный. Стал снег с себя стряхивать, но говорить — ничего не говорит: ждет, пока сержант с лесенки спустится. Тот тоже улыбается.
— По одному наряду вне очереди каждому, когда уйдем в запас! — крикнул дед. — Это за то, что не доложили.
Сержант стал будить спящих. Через минуту все наше отделение, за исключением часовых, сидело вокруг огня. Сержант немного помедлил, подмигнул нам многозначительно и объявил:
— Такое дело, братва! Нынче же ночью выступаем… Но не вниз, в долину, как ждет того немец, а наверх, в горы… Нужно нам внезапно ударить им во фланг…
— Кому это нам? — спросил рыжеусый.
— Погоди немного, увидишь, — и сержант изложил все по порядку: — Вызвали вместе с нами к капитану и командира первого стрелкового взвода. Капитан показал нам на карте горы, через которые мы перевалили, и позиции, которые занимаем сейчас мы и немцы… «Наши патрули донесли, — сообщил он потом, — что здесь, — он указал карандашом место на карте, — в обороне противника брешь — голая, отвесная скала, на которую очень трудно взобраться и которую трудно удержать. Но эта скала очень удобна для нас, чтобы нанести с нее удар во фланг неприятеля. Мы на рассвете пойдем в наступление, будем атаковать гитлеровцев в лоб, как уже делали не раз. Но пока безуспешно. Чтобы наша атака не захлебнулась и на этот раз, мы решили одновременно ударить по их флангу с этой
Перед уходом он пожал нам руки и добавил на прощание:
— Не забудьте, судьба завтрашнего боя в ваших руках! Я верю, что вы не подведете.
Через несколько минут, одетые в маскхалаты, мы были готовы к выходу. Больше всех радовался дед Андрей. Когда мы построились перед землянкой, он вывел за узду коня и поставил его позади отряда. Нагружая на него ящики с боеприпасами, как обычно, гладил его по шее, взволнованно шепча:
— На немцев идем, лошадушка! Отплатим им!
Мы двинулись по тропке, петлявшей между занесенными снегом елями. На опушке леса ждал нас стрелковый взвод. Из леса вышли группами, пробираясь в темноте среди мелкого хилого кустарника. Впереди, разведывая дорогу, шло одно из стрелковых отделении во главе с командиром, у которого был компас. За ним, немного поотстав, справа и слева — два других, а последнее, четвертое, замыкало шествие. Наше пулеметное отделение с лошадью шло в центре, за головным отделением.
Скоро кустарник начал редеть, а тропа стала круто подниматься вверх. Очень мешали снег и пурга, кружившаяся над пропастью. Двигаться приходилось больше на четвереньках, стараясь не выпускать из виду маячившие впереди тени. Временами ноги так увязали в снегу, что мы едва тащились. Особенно трудно приходилось тяжело навьюченному коню. Опасность подстерегала нас на каждом шагу. Один из бойцов, шедший с краю дороги, оступился и полетел в пропасть. Тогда мы построились в затылок, поскольку немцы нам сейчас не угрожали, связали ремни и, держась за них, как за канат, гуськом продолжали карабкаться вверх. Так, карабкаясь на четвереньках, помогая друг другу, мы одолели еще часть подъема. А когда, совсем выбившись из сил, с отмороженными лицами и ногами, с заиндевевшими ресницами и щеками, попытались сделать передышку, дед Андрей начал кричать:
— Если остановимся, замерзнем! Пошли! Кто останется — пропал!
И снова мы двинулись вперед. Но, при всем нашем мужестве, мы чувствовали, что слабеем с каждой минутой. Темень, вьюга, снег, крутизна подъема и тяжесть ящиков с боеприпасами, которые приходилось нести на себе, совсем вымотали нас. И хотя мы сознавали, какая нам грозит опасность, не смогли все же удержаться, чтобы не прикорнуть, свернувшись на снегу. Мы понимали, какое важное задание выполняем, и нас очень беспокоило, что мы продвигаемся вперед так медленно. Многие из бойцов попросили тогда командира разрешить им оставить часть ящиков с боеприпасами на дороге, чтобы продолжить путь к вершине налегке. Не видя другого выхода, командир согласился.
— Негоже боеприпасы оставлять, господин младший лейтенант, — запротестовал тогда дед Андрей. — Мы далеко ушли от своих. Боеприпасы будут нам до крайности нужны на вершине.
— Знаю, что негоже, — пробормотал командир. — Да на рассвете нам обязательно нужно быть на скале и открыть огонь по флангу противника.
— Разрешите мне тогда, господин младший лейтенант, пойти с лошадью вперед, — продолжал дед Андрей. — А ящики оставьте здесь. Я мигом обернусь и заберу их.
Мы с беспокойством ждали решения командира. То, что хотел сделать дед Андрей, было выше его сил. Отправиться одному в метель и ночь, не зная дороги! Бороться затерянному среди диких гор один на один с вьюгой! Командир не мог ему это разрешить! Но мы ошиблись. Он вдруг обратился ко всем нам: