Три Анны
Шрифт:
А уж когда после гибели жены Веснин отстроил в её память Зачатьевскую церковь и Дронов-ка из заштатной деревеньки в земельном реестре стала числиться селом, достаток в домах стал обычным делом.
– Всё наше довольство благодаря благодетелю, – говорили бабы, низко кланяясь Веснину, частенько наезжавшему в мануфактуру навести порядок хозяйской рукой.
Аня тоже любила ездить с отцом в Дроновку, поэтому несказанно обрадовалась, когда за завтраком Иван Егорович объявил своё решение:
– Вот что, дочки, смотрю я, городской воздух вам без пользы:
Говоря это, Веснин не отводил глаз от лица дочери, и она прекрасно понимала, что вся его речь посвящалась ей одной и что это её мыслишки должны, наконец, зашевелиться в нужном для замужества направлении.
Собрались быстро. Мариша загрузила в повозку плетёный сундучок с лёгким платьем, а Аня корзину книг и учебники – подготовиться к открытию классов, благо подходящий дом для школы Веснин накануне выкупил и пообещал послать туда плотников, чтобы сколотить столы и парты.
На кoзлы двуколки сел верный Степан, не забыв накинуть на плечо заряженное патроном любимое ружьецо, а сам Иван Егорович поехал верхами вперёд проверить путь, выбрав в стойле смирную кобылу Муху, отличающуюся неумеренной любовью к солёным огурцам.
Дорога до Дроновки в пять вёрст пролегала среди полей, засеянных овсом, казавшимися с дороги изумрудными озёрами. При любом дуновении ветерка зелёная овсяная гладь от края до края катилась лёгкой волной, разбиваясь у самой дороги об острые валуны, обрамлявшие пашню.
Кое-где озёрную гладь овса, как ножом, разрезали тёмные тропки, идущие беспорядочными цепочками.
– Медведь баловал, – обернувшись к девушкам, объяснил Степан, – он большой охотник овсы мять. Я когда парнем был, на медведя в овсах хаживал с одним барином. Строил барину лабаз на дереве, подушечку сеном набивал, чтоб сидеть удобней было. А уж он всю ночь с ружьём добычу караулил: хотел, видишь ли, жене медвежью шкуру на именины презентовать.
– Подарил? – поинтересовалась Анна.
– Куда там, – заулыбался Степан, подхлестнув лошадь, – медведь – он не дурак. Почуял охотника да в другое место перебёг. Медведя добыть не каждый может.
– А ты видел медведя, Степан? – спросила Маришка, пристально вглядываясь в медвежьи лёжки, заметные с первого взгляда.
Степан кивнул:
– Знамо дело. Они, медведи, не больно от людей хоронятся, особенно если зверь молодой, непуганый. Да вроде вон один!
– Где? – хором воскликнули подруги, привставая с сиденья.
– Вправо глядите, барышни, у самого леса.
Кнут Степана указал на мелькнувший за полем тёмный силуэт, закрытый раскидистыми кустами ольшаника.
– Ой, мишка! – восторженно взвизгнула Марина, прищуривая близорукие глаза, чтобы лучше видеть.
Желая угодить барышням, Степан придержал лошадей, и Анна без труда разглядела, что за
– Гони, Степан, это не медведь!
– И, эх! – хлыст со свистом рассёк воздух, на палец пронесясь над лошадиной холкой, и двуколка, набирая скорость, стремительно понеслась вперёд, подпрыгивая на колдобинах.
Всерьёз забеспокоиться об уехавшем вперёд отце Аня не успела, потому что сразу за поворотом увидела мирно жующую овёс Муху и сидящего на валуне Ивана Егоровича, при виде них поднявшегося на ноги.
– Решил вас подождать.
Безмятежное лицо Веснина подсказало Ане, что он не видел таинственного всадника, постоянно мелькающего на её пути. Она решила не беспокоить батюшку лишними подозрениями о разбойниках. Иван Егорович слыл человеком горячим – не дай Бог, кинется в погоню, а уж чем схватка закончится – никто не ведает. Тем более неизвестный вёл себя вполне миролюбиво: мало ли кто по лесу ездит – стёжка туда никому не заказана, да и за берёзовой рощицей уже дымила труба мануфактуры – если надо, работники в обиду не дадут.
К приезду дорогих гостей жена Сысоя Маркеловича, тётка Лукерья, расстаралась на славу – стол ломился от закусок. Посреди стола на почётном месте отливала хрустящей корочкой индюшка, запечённая в собственном соку. Около красного места, на которое усадили Веснина, хозяйка пристроила чугунную сковороду с томлёными в сметане карасями, обильно посыпанными зелёным луком, напротив девушек прел горшочек с белыми грибками, как крышкой, запечатанный пшеничной лепёшкой, а возле хозяина истекал слезой запотевший кувшин с черничным квасом.
Степенно перекрестившись на иконы, Веснин одобрительно похвалил зардевшуюся хозяйку:
– Ну, Лукерья, тебя в царские хоромы кухарничать не зазорно отправить.
– Покорно благодарю, батюшка, – женщина благодарно склонилась в поклоне, приглашая за стол, дымящийся ароматами.
Все разом почувствовали, как проголодались.
Отхлебнув пару ложек грибной похлёбки, Аня осмотрелась: сколько раз бывала она здесь, и ничего с годами не меняется – тот же громоздкий комод, застеленный вышитой ширинкой, у окна – кадка с фикусом – гордостью тётки Лукерьи, вдоль стен – массивные лавки, устланные домоткаными половиками, и Анин любимец – огромный красный сундук, броско расписанный сказочными зверями.
Нянюшка сказывала, что в такие сундуки складывают приданое невесты и на лошадях везут через всё село в дом жениха. Смотреть возок выбегают и стар и млад – по сундуку судят о достатке новобрачной: хорош сундук – с умом жених невесту выбрал, а коли сундучишко старый, потрёпанный да, не приведи Бог, маловат для нарядов – тогда пиши пропало. Не будет у молодых сытой жизни.
Вслед за мыслями о сундуке снова стали наползать невесёлые думы о сватовстве фон Гука, об Алексее Свешникове…
Кажется, что Маришка почувствовала состояние подруги, потому что внезапно отложила ложку и вопросительно взглянула на Ивана Егоровича и хозяев: