Три билета до Эдвенчер
Шрифт:
— Бубол, — сказал Фрэнсис, показывая на скотину.
Так вот что скрывалось за таинственным словом! Он просто хотел сказать «буйвол».
Пока быка седлали, я вошел в дом и выпил еще кофе и, прежде чем сесть на лошадь, попросил у старца бутылку воды для Боба. Мы раскланялись, сели на лошадей и выехали за ворота.
— Ну, а где твой хваленый буйвол? — спросил я Фрэнсиса.
Он указал рукой, и я увидел такую картину: по саванне тяжелыми скачками мчится бык, а на его спине восседает дражайшая половина Фрэнсиса. Ее длинные черные волосы так и плескались по ветру — ну ни дать ни взять чернокудрая леди Годива!
Мы с Фрэнсисом что есть духу помчались напрямик к тому месту, где оставили Боба, так что оказались там намного раньше, чем черноволосая амазонка на быке. Сцена, которую мы там застали, не поддается описанию: каким-то титаническим усилием муравьед освободил от пут передние лапы, порвал мешок и наполовину вылез из него. К моменту нашего прибытия он скакал по кругу с мешком на задних лапах, словно тренировался для состязаний по бегу в мешках, а несчастный Боб гонялся за ним по пятам. Поймав беглеца и запихав его в новый мешок, я как мог утешил Боба и вручил ему в награду бутылку воды. С наслаждением высосав ее и переведя дух, Боб поведал нам без утайки все происшедшее за время нашего отсутствия. Оказывается, как только мы скрылись из виду, его лошадь (которую он считал надежно привязанной к кусту) отвязалась и долго не давала себя поймать. Боб гонялся за нею я по всей саванне, приманивая ласковыми словами, и в конце концов изловил. Вернувшись назад, Боб обнаружил, что муравьед прорвал мешок и вот-вот сбросит с себя веревки. Разъяренный Боб запихал его обратно в мешок и тут увидел, что лошадь ускакала вновь. Так повторялось раз за разом, и только один раз эти монотонные повторы несколько оживились ввиду появления стада крупного рогатого скота, которое обступило место представления и стало наблюдать за действиями Боба с плохо скрываемыми раздражением и агрессивностью, каковые свойственны парнокопытным. Боб сказал, что присутствие бесплатных зрителей еще можно было бы перетерпеть, если бы среди них — или это ему померещилось? — не преобладали рогоносцы мужского пола, короче говоря, быки. Но в конце концов обладатели рогов и копыт благополучно удалились с места события, Боб, в который раз запихивая муравьеда в мешок, уже думал, что этой карусели конца-края не будет, когда мы подоспели.
— У меня уже голова пошла кругом, когда вы наконец появились, — сказал он.
Как раз в этот момент, скача галопом по густой траве верхом на быке, показалась наша очаровательная амазонка с развевающимися волосами. От этого зрелища у Боба глаза вылезли из орбит.
— Это что… наваждение? — заплетающимся от страха голосом спросил он. — Вы-то сами это… видите?!
— Гляди, дружище, это и есть тот самый буйвол, которого мы наняли за бешеные деньги ради нашего спасения.
Боб рухнул в траву и закрыл глаза:
— Хватит… Хватит с меня быков на всю оставшуюся жизнь! Грузите муравьеда на эту тварь, и пусть она забодает вас до смерти! А с меня хватит — я полежу, а затеи спокойненько поскачу домой.
Итак, мы втроем — Фрэнсис, его благоверная и ваш покорный слуга — дружными усилиями погрузили протестующе фыркающего муравьеда на широкую стоическую спину быка. Затем мы взгромоздили на спины кляч наши исстрадавшиеся тела и двинулись в долгий путь на Каранамбо. Солнце на какой-то момент зависло над отдаленною грядою гор, наполнив саванну торжественным зеленым сумеречным светом, впрочем, почти сразу и погасшим. В полумраке мягко перекликались земляные совы, а когда мы проезжали мимо озера, над поверхностью, словно две падающие звезды, пронеслась пара белых цапель. От зверской усталости ныла каждая клеточка. К тому же наши росинанты постоянно спотыкались, мы каждую секунду рисковали перелететь через их головы и быть затоптанными их копытами. Вот уж звезды зажглись, а мы все как заведенные продвигались вперед по бесконечной густой траве, не ведая направления, — да в сущности, нам было все равно. Вот прорезался, посеребрив траву, бледный серп луны, и в его лучах тяжело храпящий буйвол выглядел неким уродливым доисторическим монстром, вышедшим на просторы только что сотворенного мира. Я клевал носом, раскачиваясь в своем малокомфортабельном седле, время от времени в безмолвном полумраке саванны разносились раскаты отборной брани. Это значило, что в очередной раз кляча Боба споткнулась, и лука седла впилась в его многострадальный живот.
Вдруг я увидел — впереди нас между деревьями мелькает бледный свет, то появляясь, то исчезая, словно болотный огонек. Он был совсем крохотным и беспомощным по сравнению с гигантскими звездами, нависшими, казалось, над самыми нашими головами.
— Боб! — позвал я. — Неужели это джип?
— Вот это да! — патетически воскликнул Боб. — Если бы кто только знал, как мне осточертело сидеть в седле!
Огни все приближались, и вот мы уже слышим гул мотора. Джип обогнул деревья и подкатил, облив нас холодным светом фар. Лошади взъерепенились, как и прежде; мы думали, они встанут на дыбы, но они были настолько измотаны, что у них на это просто не осталось сил. Мы спешились и заковыляли к машине.
— Ну, как дела? — раздался из темноты голос Мак-Турка.
— Поймали крупного самца, — ответил я, не в силах скрыть тщеславной радости.
— Ну уж был денек, — добавил Боб.
В ответ Мак-Турк многозначительно хмыкнул. Мы уселись, закурили, и вскоре в свете фар показался доисторический монстр. Сняв с его спины драгоценную ношу, мы погрузили ее в джип на подстилку из мешков, а сами устроились рядом; лошадей же отпустили в саванну, чтобы они сами добрались до фермы. Но и тут муравьед не оставил борьбы: как только машина тронулась, он вдруг проснулся и заметался. Хорошо, я вовремя схватил мертвой хваткой его за длинный нос — я знал, что стоило ему долбануться им по железному борту машины, тут ему и конец, как от выстрела в упор.
— Так где же вы намерены его держать? — спросил Мак-Турк.
А вот об этом я как-то не подумал. Только тут я вспомнил, что у нас нет ни клеток, ни подходящего дерева, из которого их можно было бы соорудить. Да и достать было негде. Ну и что? Разве могли такие пустяки омрачить нам радость от поимки муравьеда?
— Как-нибудь привяжем, — легкомысленно сказал я.
Мак-Турк хмыкнул.
Доехав до дома, мы выгрузили зверюгу из машины и освободили от мешков и многих ярдов веревок. Затем с помощью Мак-Турка мы соорудили из веревок нечто вроде сбруи и напялили на плечи муравьеду. Затем привязали животное на длинной веревке к большому тенистому дереву, растущему в саду. Я дал муравьеду воды, но кормить пока не стал: я хотел сразу же приохотить его к новой пище, а на пустой желудок это пойдет куда легче.
Перевод пойманного животного на новую диету — одна из самых трудных и хлопотных задач, с которыми сталкивается зверолов, особенно когда имеешь дело с животным, которого на воле весьма ограниченный рацион: какой-нибудь определенный сорт листьев, плодов, особенный вид рыбы или что-нибудь столь же замысловатое. Когда животное попадает в Англию, ею далеко не во всех случаях Удается обеспечить привычным видом пищи. А потому обязанность зверолова — приохотить зверя к той пище, к рой его будет в состоянии кормить зоопарк, куда он и падет. В общем, напрягай фантазию и изобретай такое блюдо, от которого он не только не отвернет нос, но еще и добавки попросит. Но все равно остается риск, что новое питание не подойдет зверю, а то и навредит его здоровью. В подобных случаях легко и вовсе потерять животное! Иные ведут себя упрямо и отказываются от непривычном еды — тогда зверолов вынужден, скрипя сердце, отпускать их на волю. А бывает и так, что животное набрасывается на новую еду с первого раза и лопает так, что за ушами трещит. Иногда эти два столь противоположных отношений наблюдаются у представителей одного и того же вида.
Новый стол муравьеда включал три пинты молока, пару сырых яиц и фунт мелко накрошенного сырого мяса; ко всему этому добавлялось еще три капли рыбьего жира! Приготовив на следующее утро этот винегрет, я все же подумал: ну как не побаловать моего питомца привычным лакомством! К счастью, близ нашего дома было несколько термитников, так я вскрыл один из них, как консервную банку, и густым слоем высыпал его обитателей в миску с молоком и тут же понес муравьеду.
Зверюга лежал на боку под деревом, свернувшись калачиком и укрывшись хвостом, словно огромным страусовым пером. Хвост укрывал его тело, включая и длинный нос, так что на расстоянии он выглядел как куча серой травы. Когда видишь этих животных в зоопарке, тебе и в голову не приходит, сколь велика польза этих хвостов. На открытых просторах саванны роскошные хвосты служат зонтиком. Свернется зверь клубочком между двумя травянистыми кочками, укроется хвостом — и не страшна ему любая непогода, кроме разве что уж самой злой! Заслышав мое приближение, муравьед тревожно зафырчал, откинул хвост и встал на дыбы, изготовившись к сражению. Я же поставил у его ног миску, произнес краткую молитву, чтобы с ним не пришлось слишком уж трудно, и отошел в сторону для наблюдения. Неуклюже волоча лапы, мой новый питомец приковылял к миске и, громко шмыгая носом, обнюхал ее по краям. Затем он сунул в молоко кончик носа — и заработал длинным серым змееподобным языком, то окуная его в жидкость, то втягивая назад. В один присест он вылакал всю миску, а я стоял и наблюдал, не смея верить своей удаче.
Муравьеды принадлежат к группе животных, не имеющих зубов. Зато природа снабдила их длинным языком и клейкой слюной, с помощью которых они захватывают пищу — язык действует по принципу липучки для мух. Всякий раз, втягивая в себя язык, муравьед отправлял в рот некоторое количество смеси яйца, молока и крошеного мяса. Со стороны кажется — сизифов труд, а, однако же, в два счета слопал все подчистую, да еще в течение некоторого времени обнюхивал миску: нет ли еще? Убедившись, что больше ничего нет, он снова улегся, свернулся калачиком, накрылся хвостом, словно покрывалом, и безмятежно уснул. А надо сказать, не зря я тогда помолился — с ним было на удивление просто, ни особых хлопот, ни забот.