ТРИ БРАТА
Шрифт:
Вечером Танхум пошел к Юделю.
– Что будем делать, реб Юдель? Избавители-то наши пятки смазывают… Того и гляди опять красные придут, а ревкомы шутить не будут,
– Бог милостив, – уклончиво ответил Пейтрах. – Утро вечера мудренее. Поживем – увидим. Не на одних ведь голодранцах мир держится…
Так и не получив от Юделя вразумительного ответа, Танхум поплелся домой.
– Может, бог надоумит наших спасителей, и они не бросят нас на произвол судьбы, – сам себя утешал Танхум.
Наутро, чуть свет, когда он возился по хозяйству во дворе, в
– Немецкая комендатура приказывает вам выделить для нашей армии корову.
– Какую корову? Не понимаю, о чем вы говорите, Панове, – удивленно развел руками Танхум, – ведь вы пришли к нам, как защитники от… от… Смилуйтесь! Один бог знает, как мы тут намучились. А если и сохранилась кое-какая скотина…
– Чего ты там мелешь, доннерветтер? – вспылил старший и поднял плетку.
– Сжальтесь, умоляю вас! Чего вы от меня хотите? Мало ли коров у местных хозяев? Почему же именно моя вам понадобилась?
– Опять болтаешь? Давай корову, и дело с концом! – заорал второй немец, коренастый, с оплывшим от жира лицом, и ударил Танхума прикладом.
Скривившись от боли, Танхум завопил:
– Панове, что вы делаете!…
Он упал на землю и сунулся было целовать сапоги старшему, но тот оттолкнул его, скомандовал:
– Всыпьте ему как следует!
Солдаты сняли шомпола и подошли к Танхуму, но он вскочил и с ревом пустился бежать, а Рябчик, который все время заливался лаем, вдруг протяжно завыл. Тогда старший, молча наблюдавший за всем, выстрелил в собаку.
– Ой, горе мое, это же мой верный страж! Что плохого он сделал вам? – завопил, остановившись, Танхум.
Немец промахнулся, и пес пустился наутек.
Танхум, убедившись, что Рябчик жив и невредим, бросился к хлеву, чтобы не дать немцам увести корову.
Разъяренные оккупанты начали зверски избивать его. Из дома выбежала Нехама. Она плакала, умоляя немцев отпустить ее мужа.
Оттащив избитого Танхума в сторону, немцы вывели бурую корову-первотелку, привязали к подводе и уехали.
Вся в слезах Нехама побежала за водой, чтобы обмыть окровавленное лицо мужа.
Когда Танхум пришел в себя, немцы с нагруженными подводами были уже далеко.
Целую неделю после перенесенных побоев Танхум лежал пластом. Но еще пуще угнетала его мысль о понесенном уроне.
Но вот до него дошел слух, что верстах в двадцати от Садаева красные наголову разбили какие-то части отступающих немецких войск. И Танхум, больной, ослабевший после побоев, решил с помощью Нехамы добраться на подводе до этих мест: авось, убегая от красных, немцы бросили его корову и кто-нибудь ее подобрал; а то, может, красные отбили ее, и как знать, вдруг отдадут хозяину.
По пути Танхуму повстречались два всадника – один в коричневой крестьянской свитке и в картузе с блестящим козырьком, другой в свитке, юфтевых сапогах и солдатской фуражке цвета хаки.
Объехав подводу, всадники хотели помчаться дальше, но Танхум окликнул их, и они сбавили ход, попридержали коней.
– Не знаете ли вы случайно, – спросил Танхум, – не отбили ли у немцев коров, которых они забрали в окрестных селениях?
– А что? – поинтересовался всадник в свитке. – Они и у тебя корову забрали, да еще, видать, уплатили тебе как следует?
– Чтобы им всю жизнь так платили! – злобно отозвался Тапхум.
– Ну что ж, мы, кажется, им заплатили как надо, – сказал второй всадник и поскакал дальше. За ним умчался и тот, что разговаривал с Танхумом.
…Неподалеку от полустанка Танхум увидел разбитые и обгорелые товарные вагоны, много тюков прессованного сена, рассыпанный овес. Какой-то старик, наклонившись, подгребал рассыпанный овес в мешок.
– Красные задали перцу немцам, чтоб они сгорели, грабители проклятые! Лучше бы сено сгорело, чем им доставаться! – сказал старик, увидев Танхума.
– Вы правы. Конечно, сволочи, погибели на них нет!… А не слыхали ли вы, часом, – может, они в спешке и скот побросали?
– Не слыхал… Может быть, и побросали. А что?
– Да вот они корову у меня забрали, бурую, с белой отметиной на лбу…
– Ну, где же вы ее теперь искать будете?
– Буду искать. Может, бросили ее окаянные, а люди подобрали.
– Если немцы бросили, красные забрали. А красные отдают скот беднякам…
– Да, да, они все отдают беднякам. И землю им опять дадут. Разбогатеют бедняки, – не без ехидства сказал Танхум, – и бедняков не будет.
– Одни богачи будут, – поддакнул Танхуму старик. Танхум помедлил еще немного возле разбитого состава.
«Отсюда недалеко колония Бахерс, – раздумывал он. – Завернуть разве туда? Кстати, можно навестить бубушку Брайну, если она жива, и захватить ее с собой. В случае чего, на нее землю можно получить». Нищего старика, которого он когда-то приютил, чтобы получить на него надел земли, а потом прогнал, теперь не сыщешь. «Ну, да и наплевать, нищих хватает, долго ли найти другого?» – решил Танхум.
О своем намерении снова взять бабушку Брайну и какого-нибудь бедняка он пока не решился сказать Нехаме: еще поднимет шум – не стану, мол, ухаживать за двумя беспомощными стариками, мало ли я намаялась с ними в свое время?
Ехать в колонию Бахерс он пока передумал.
Рано утром Танхум начал готовиться к отъезду. Пока Нехама доила коров и готовила завтрак, он метался из конюшни на чердак, с чердака в клуню, и, когда завтрак у Нехамы поспел, все было готово и у Тапхума: мешанка для коней замешена, мякина и дерть в дорогу приготовлены, ведро позвякивало под бричкой. Танхум наспех поел и стал торопить жену, – пора в путь-дорогу, время не терпит.