ТРИ БРАТА
Шрифт:
Через минуту телега уже катила, подскакивая на ухабах, по улицам Гончарихи.
Отъехав версту-другую, хозяин начал понемногу сдерживать своих не в меру ретивых лошадей.
Беседуя с Давидом, возница не заметил неизвестно откуда взявшуюся позади них бричку. Впряженные в нее сытые лошади быстро неслись вперед, настигая телегу.
И тут с брички раздался крик:
– Отец! Откуда едешь, отец?
Танхум, присмотревшись к вознице, увидел, что на телеге действительно его тесть. Нехама освободила руки из-под шали, широко раскинула их, будто собиралось
Отец Нехамы радостно и удивленно воскликнул:
– Откуда вы? Нехамеле, Танхум, дети мои?… Как поживаете?
С тех пор как Нехама вышли замуж за Танхума, она редко бывала у отца, даже в годовщину смерти своей матери не всегда приезжала к нему. Отец, овдовев, вскоре женился, а Нехама не ладила с мачехой. От этого семейного разлада отец Нехамы сильно страдал, и теперь эта случайная встреча после долгой разлуки очень обрадовала его. Передав своему седоку вожжи, старик соскочил с телеги, подбежал к Нехаме, расцеловался с ней, а потом и с Танхумом.
– Я так давно вас не видел. Совсем забыли меня…
– Где нам найти время, чтобы ездить в гости? У нас, слава богу, большое хозяйство, – оправдывалась Нехама»
Вдруг Танхум увидел Давида.
– Как это у вас на подводе оказался мой свояк? – спросил он старика.
– Так ты его знаешь?
– Как же не знать, ведь это брат жены Рахмиэла.
– Вот как… Вот это седок так седок! Вот уж кто расскажет нам обо всем, что делается на белом свете!
Танхум поздоровался с Давидом. Желая показать, что они действительно родня, он развязно назвал его «Додя» и заговорил с ним на «ты». Но Давид был сдержан и отвечал односложно, даже сурово.
– А я-то думал, что везу какого-то начальника, – вмешался в разговор отец Нехамы, – поди узнай, что это родня. Да я ради такого человека впряг бы лошадей в новую телегу и захватил бы кое-что с собой – надо попотчевать своего человека!
Он подошел к Танхуму и Нехаме, и они втроем начали о чем-то шептаться. При этом отец Нехамы завистливо поглядывал на лошадей Танхума, которые шевелили ушами, готовые в любую минуту завязать драку.
– Ты, может, пересядешь в мою бричку? – повернулся Танхум к Давиду. – Мы все равно едем в Садаево, я могу подвезти тебя, а тесть пусть возвращается домой, что ему зря лошадей гонять?
Давид молча пересел в бричку Танхума.
Танхум этого и добивался: дорогой он хотел узнать, зачем Давид едет в Садаево. Ведь как-никак он представитель новой власти.
Нехама и Танхум распрощались со стариком, Давид кивнул ему головой, и обе упряжки разъехались в разные стороны.
Давид, сидевший рядом с Нехамой, спросил Танхума:
– Так, значит, это твоя жена? Я ее однажды видел, но не узнал: давно дело было.
– Ты всегда чуждался нас…
– Как там мои?
– Перебиваются кое-как, теперь всем тяжело. Вот хлеб, слыхать, забирают, – начал жаловаться Танхум. – Отец и братья думали – отберут у Танхума землю, и сразу им легко станет. Ан нет, наоборот.
– Куда ездил? В гости к кому-нибудь? – попытался Давид перевести разговор на другую тему.
– Некогда нам по гостям разъезжать. Вот жена к родному отцу и то никак не вырвется. А зачем едешь? По служебным делам?
– Да, по разным… – уклончиво ответил Давид.
– Да, конечно, у власти сейчас немало забот, – как бы сочувствуя Давиду, поддакнул Танхум.
На этих словах разговор оборвался. Давид молчал, поглядывая по сторонам, – приближались с детства знакомые места. Помалкивал и Танхум. Он был уверен, что Давид едет затем, чтобы отобрать у него, у Танхума, хлеб. Зачем же еще ему ехать? И какой твердокаменный человек! С другими еще можно бы договориться, подмазать, а с этим…
«А не завезти ли мне этого представителя власти в Бурлацк или в Святодуховку, там бы с ним рассчитались!…» – подумал вдруг Танхум.
Лошади бежали рысцой, катилась по пыльной дороге, мелькая пестрыми узорами, нарядная бричка. Давид беседовал с Нехамой, но Танхум не прислушивался к разговору жены и свояка. Он весь был поглощен внезапно вспыхнувшей в его мозгу мыслью. Он даже слегка натянул вожжи, чтобы лошади не свернули на проселок, который вел к дому.
Заметив это, Давид почуял неладное.
– Ты куда же поехал? Дорогу, что ли, забыл? – спросил он Танхума и окинул его жестким взглядом.
– Да мне надо бы заехать на хутор, – пробормотал захваченный врасплох Танхум.
– На хутор? На какой хутор? – подозрительно переспросил Давид. – Поздно уже, какие дела в такую пору?
– Да я ненадолго, – попытался Танхум выйти из неприятного положения.
– Сначала отвези меня, а потом и поезжай куда хочешь, – приказал Давид. – Ты ведь сам набивался везти меня.
– Приедешь на час позже, только и всего, – еще раз попытался Танхум уговорить Давида, – иначе завтра мне снова придется гнать лошадей.
– Это уж твое дело, не брался бы везти. Не я тебя об этом просил, а ты меня… – разозлился Давид.
– Да ты чего кричишь? – храбрился Танхум, но лошадей повернул на проселок.
В Садаево они приехали поздно вечером. Танхум предложил Давиду переночевать у него. – Куда ты пойдешь на ночь глядя? Но Давид попрощался и ушел к своей сестре.
Танхум распряг лошадей и завел их в конюшню. А Нехама сразу же начала хлопотать по хозяйству, убирать комнаты, готовить ужин.
– Что ты там копаешься? – срывая на жене злобу, сердито сказал Танхум, выходя из конюшни.
– Я тебе готовлю ужин – ты ведь проголодался небось, – спокойно ответила Нехама.
Танхум промолчал, а Нехама вынула из кухонного шкафчика большой каравай румяного хлеба и отрезала мужу горбушку, зная, как муж любит ее; затем поставила на стол кринку со сметаной и миску со свежим творогом.
Сев за стол, он отломил кусок горбушки, посолил и начал есть.
– Скоро праздник, Танхум, надо убраться, постирать, – помолчав немного, снова заговорила Нехама.