Три цветка и две ели. Третий том
Шрифт:
________________
Единственным человеком, с каким Рагнер мог поговорить о демонах и тайных орденах, был Магнус Махнгафасс, брат Амадей в недавнем прошлом, священник из Элладанна по прозвищу «Святой». Они уединились в кабинете Рюдгксгафца, в квадратной зеркальной зале. За окном небо уже синело, наступал вечер, близилось обеденное время.
Магнус внимательно выслушал Рагнера и, неожиданно, его огорошил:
– Тот Арелиан Нулоа-о-Эзойн – самозванец, наверняка обдувала, тянущий золото из богачей обещаниями бессмертия или вечной молодости. А знаю я это точно потому, что сын Арелиана Нулоа-о-Эзойн – это я.
– Ты?!
– Как видишь, я просто человек: едва не погиб от ранения и простуды. Во мне не течет божья кровь, я не могу исцелять или творить чудеса. Много толков ходило о моем отце, его смерти, якобы колдовстве. Но я выяснил в точности все подробности гибели родителей: ничего загадочного в их смертях нет. Отец погиб в Элладанне. Сердечный перебой – и мой батюшка, весьма преклонного возраста, почил за пару минут. Матушка тоже была весьма слабого здоровья, скончалась через год… Не хочу говорить о себе – тот Амадей Камм-Зюрро из Толидо давно оборвал все связи с приемной семьей и прошлой жизнью… Повторяю тебе – магистр ордена обычный плут, и доказательства этому то, что Зимронд отрекся от клятвы, но никакие молнии его не сожгли.
– Ладно… Значит, весь орден – это плутовство, из Гонтера и Зимронда просто тянули монеты… Но… а как же сны Маргариты, как же красные глаза? Юродивый в Ларгосе вещал о красноглазом демоне в образе человеке, какому нужно наше дитя! Правда… он говорил о человеке из-за трех морей и, вообще, Йёртр обычно бредни несет… Но слишком много совпадений! Молящиеся прелаты? Епископ, действительно, молился сутки! И кто такой Ангел Смерти?
– Мне неизвестно об Ангелах Смерти – должно быть, мне, простому брату, этих знаний не открыли. Точно могу сказать одно: ангелы служат добру, служат людям, хранят нас, – бояться их не надо. О красных глазах я тоже ничего не могу сказать. Возможно, всё же это совпадение. Алые глаза часто рисуют в книгах, изображая демонов. Признаться, красные глаза – это первое, что приходит в мою голову, когда я представляю себе злобного духа. А то, что демону нужно дитя, так давно уж боятся прихода сына Дьявола, но, слава Богу, демоны не могут жить в младенцах – демонам нужна душа, иначе бездушная плоть их погасит. У младенцев же нет души.
– Даже верховный демон не может?
– Нет. Иначе он бы уж давно жил среди нас, тебе так не кажется?
– Прелаты?
– То, что епископ закрылся в молельне – это понятно: на небе была комета, и он молился до тех пор, пока она не исчезла. То же самое делали остальные прелаты и многие священники саном попроще.
– И Маргарита их видела! Почему?
– Рагнер, я не знаю почему… – задумался Магнус. – Постараюсь узнать, и если получится, то скажу тебе. Вполне возможно, что сильный демон и впрямь приходил – комета тому знак, и, возможно, даже приходил он к твоей супруге, но, я уверен, ему была нужна ее душа, а не ваше чадо. Наверно, он ее обманывал: демоны крайне изощрены в лукавстве. Возможно также то, что прелаты молились не именно о ее гибели, не о смерти для герцогини Раннор, а о гибели той, чью душу пытался получить демон: чтобы избавить несчастную от столь ужасной участи, как одержимость.
– А как узнать, одержим ли человек?
– Просто я не объяснить. Есть ряд признаков, но все они могут оказаться ложными. Нужен гонитель демонов – он почувствует демона – их потянет друг к другу, будто два костра в поле, и демон заговорит устами человека. До того же первый признак такой: одержимый забывает что-то весьма важное, дорогое или, напротив, что-то страшное, – забывает то, что невозможно забыть. Именно в этом месте, в этом воспоминании, поселяется демон, сжигая душу огнем, а с ней и разум.
– Маргарита не может вспомнить, что ей наболтал бродяга в видениях! И имя Ангела Смерти вспомнить не может тоже!
– А еще она не может вспомнить, куда затолкала голубую рубашечку своей доченьки, – точна одержима!
– Магнус!
– Что? Рубашечка – это крайне важно для мамы! Какие там демоны – досадная мелочевка, а вот рубашечка… Ну хорошо: я всё, не гневайся, – улыбнулся Магнус. – Немного пошутил, но истина в моей шутке есть. Разве не было у тебя такого, что приснилось нечто любопытное, и ты думаешь, что не забудешь, а утром – как стерло из памяти? У меня такое было.
– Да, у меня тоже…
– Другие признаки одержимости еще более зыбки. Я не хочу тебе о них говорить и пугать тебя – не хочу, чтобы ты нашел их в Маргарите и надумал себе всякую чепуху.
– Вообще-то, – вздохнул Рагнер, – я в демонов не верю… Ладно, ты прав – чушь всё. Просто тревожусь за жену и дочь.
– То, что Маргарита призналась в общении с демоном, убеждает меня в том, что одержимости у нее нет. Демон не позволил бы ей говорить об этом с другими. Демоны твари тихие, скрытные, они не убивают носителя быстро, дают обманутому человеку срок лет в десять или немного больше, – иначе кто бы согласился впустить их в себя? Обнаруженными им быть опасно, ведь до исхода срока человеку можно помочь, можно освободить душу от нечистой силы, а демона оправить назад, в Ад, и заточить там. Я понаблюдаю… И, признаться, я более беспокоюсь о тебе. Ты куда как сильнее походишь на того, кто одержим либо проклят. Проклятья, чаще всего, тоже исполняют демоны.
Рагнер удивленно смотрел на друга, и тот пояснил:
– Ты из королевского рода – а вас часто проклинают. И потом, все твои успехи… Невольно возникает мысль, что тебе помогает высшая сила, и я не уверен, что это Бог, но не уверен также, что нет. Тебе странные вещи не являлись? Видения? Голоса? Запахи? Может, тебя трогал некто невидимый?
– Нет, – сам не зная почему, солгал Рагнер. – Ничего такого…
– Очень хорошо. Как я и говорил, демоны твари тихие. Чаще всего одержимые – это весьма непримечательные люди, – не такие, как ты.
На этом они закончили разговор. Магнус пошел закусить перед обедом в Большую гостиную, а Рагнер открыл шкатулку ключом, какую взял у любовницы Кальсингога, поднес пергамент, заверенный свинцовой печатью, к зеркалу и прочитал клятву. Да, попади эта грамота в руки Экклесии и найдись под волосами Зимронда черный крест, того бы ждал костер без всякого суда…
Рагнер смотрел на свое отражение и видел старшего брата Гонтера: тот кружил его в зеркале – девятилетний крепкий мальчишка кружил семилетнего… Затем Рагнер вспомнил, как он и брат раз летом отправились в Ларгосе на охоту – ему было одиннадцать с половиной, а Гонтер приближался к возрасту Послушания, и жалел, что не сможет часто бывать здесь, в «милой глуши»: для него начиналась взрослая жизнь, подчиненная службе у рыцаря-наставника, их дяди-короля. Затем Гонтер собирался стать рыцарем, спасать мир на Священной войне, ежедневно творить подвиги, остаться в памяти потомков как герой… Те три дня на охоте были одними из лучших дней в жизни Рагнера. Гонтер привез белого сокола, желтоклювого и желтолапого красавца-кречета, с каким не расставался. Пока прочие охотники подстреливали птиц из арбалетов, Гонтер учил младшего брата соколиной охоте и верному обращению с этой умной, благородной птицей. А в последний вечер охоты, летний, длинный и светлый вечер, они долго сидели у костра – болтали и смеялись, выпивая вино; когда темнело, молчали, глядя на жаркие искры, уносимые ветром в сумрак. Где-то вдали слышалась квакающая трель козодоя; жаркий, влажный воздух леса одурманивал ароматами тысячи трав и мхов; сытые, счастливые собаки ластились, трогая ладони прохладными носами, норовили лизнуть от избытка любви и благости…
Тот сокол, кстати, улетел от Гонтера именно в Ларгосе, но спустя пять лет – кажется, уже после драки на Пустоши. Более Гонтер Раннор соколов не заводил, однако… желтый крестоцвет в его гербе чем-то напоминал желтую лапу того белого кречета…
Рагнер сломал свинцовую печать, а пергамент бросил в горящий камин. «Ох, Зимронд, рыжая ты б…ь, надеюсь не узнаешь о моей доброте – сиди тихо, прячься, и дрожи… Позора семье хватает и без поклонения Дьяволу!»
Буквы исчезали в черноте, пергамент сворачивался, обугливался, затем вспыхнул. Искры огня взлетели вверх, к дымоходу, как и тогда, у костра… Рагнер вздохнул, взял кочергу и подвинул остатки пергамента глубже в огонь, а затем туда же бросил сломанную печать. После ему захотелось открыть окно и вдохнуть морского воздуха – он распахнул нижнюю раму решетчатого окна. Морозный ветер, как демон, тут же ворвался в теплый кабинет, погасив свечи и взметнув выше огонь в камине. Нельзя было найти более непохожий вечер, чем сегодняшний, на тот, далекий, согретый летом, последний вечер охоты в лесах у Ларгоса – тогда любовь Рагнера к Гонтеру достигла наивысших высот. Двадцать два года спустя она пала даже ниже отвращения – на самое дно гнилого болота – туда, откуда ей никогда уже не вернуться.