Три цветка и две ели. Третий том
Шрифт:
Ангелика в отсутствие Рагнера научилась переворачиваться со спины на живот и забавно пыхтеть, опираясь на кулачки, чтобы приподняться. Утром первого дня Меркуриалия, освобожденная от своих лент, она впервые заползала по кровати – неумело, но с удивительным упорством. Маргарита, глядя на свое чудо, поражалась тому, что ее дочка, так тихонько сидевшая внутри нее, ныне столь смела, требовательна и громогласна.
________________
Первый день Меркуриалия, празднества искусств и ловкости, отметился комедийной постановкой с участием дяди Жоля, смуглой красавицы Беати, обаятельного Синоли и усердной Таситы, заучившей текст наизусть и впервые
Сценку придумал Синоли. Она была о том, как две сварливые соседки сначала попали на Небеса, но там снова жительствовать рядом не захотели, и тогда ангел-Синоли сослал их обеих в Ад, где Дьявол, дядя Жоль в красной маске, нестрашный и смешной, никак не мог найти им наказание, а в итоге две дамы довели его тоже, – утомившийся от их ругани «Дьявол» вернул соседок назад на землю, сделав мужем и женой.
Во второй день празднества орензчан развлекали лодэтчане – они показывали трюки с картами, выкрутасы с ножами и другие чудеса ловкости. Сразу после Меркуриалия, двадцать пятого дня Нестяжания, отпраздновали двадцатилетие Синоли. Снова пиршествовали, танцевали и веселились…
________________
Тасита более черный траур не надевала, дядя Жоль побрился, избавившись от седины и значительно помолодев. Еще он вдруг озаботился своим чрезмерно лишним весом: перестал есть сладкое, закусывать после заката и по ночам. Вместо этого, он поутру уходил в лес в поисках первой земляники – угощал сперва Таситу да ее дочку, и уж только потом всех остальных. Маргарита поделилась своими наблюдениями и опасениями с Беати – всё-таки дядя Жоль был женат, пусть и не жил с теткой Клементиной, за Таситу же герцогиня Раннор держала ответ как за свою служанку. Беати посоветовала ей оставить дядю Жоля в покое – мол, Тасита уедет вскоре, а он хоть похудеет.
Утром тридцатого дня Нестяжания, перед вторым для Маргариты благодареньем в имении, дядя Жоль привычно отправился за земляникой. И вернулся с пустым лукошком, зато с двумя странниками – мужем и женой из Санделии. В Лувеанских горах находилось аж сорок восемь монастырей с чудотворными статуями. Странники, если шли с юга на север, начинали свой путь с Санделии, затем по горным тропам держали путь в княжество Баро и Святую Землю Меридиан, далее двигались по долинам Санделии, ущельям Мартинзы и холмам Елеста до Идерданна, обходя Лиисем дальней стороной из-за высоких южных хребтов. Причем шли странники пешком, а те, которых привел дядя Жоль, путешествовали на лошадях – из-за них, видимо, бедолаги и сбились с пути. Дядя, разбудив Маргариту, попросил ее ему помочь – странники говорили по-меридиански, он же изъяснялся на нем с трудом. Женщина сильно пострадала: упала с лошади и скатилась с холма к реке Аэли.
Когда, наскоро одевшись и покрыв голову скромным белым платком, Маргарита спустилась в гостиную, то увидела там лежащую на скамье даму. Она была без сознания, ее темно-синее платье выпачкалось в глине, из-под голубого платка выбились пряди смолянисто-черных волос. Возле незнакомки хлопотал хорошо одетый, кудрявый мужчина, черноглазый и такой же черноволосый, как его спутница. Он протирал ей виски уксусом, шлепал ее по щекам и что-то
– Господин Сангуинем Митеро, адвокат, – в волнении представился он. – Я и моя несчастная супруга, госпожа Акантха Митеро, мы странствуем по монастырям с единой просьбой к Богу – подарить нам чадородие. Держим путь в Идерданн, к статуе Святой Майрты. Но, похоже, пошли неверным путем еще от побережья. А тут еще столь ужасное бедствие, ужасное, ужасное!
И Сангуинем Митеро грохнулся перед Маргаритой на колени, запричитал, перемешивая санделианские и меридианские слова да порываясь поцеловать подол ее платья. Он умолял спасти его жену.
– Но… я не знаю, что делать, – ответила Маргарита. – Здесь рядом город Гайю – там точно есть лекарь…
Сангуинем Митеро было привстал, но опять свалился ей в ноги и жарко затараторил, умоляя дать приют его жене, пока он съездит за лекарем. Отказать Маргарита не смогла, да и не видела причин для подобного жестокосердия. И как истинная меридианка она взяла опеку над несчастной: когда Сангуинем Митеро отъехал, попросила дядюшку перенести даму наверх, положить на кровать в ее спальне и принести воды с вином.
В своей спальне Маргарита сняла грязный платок с головы Акантхи и протерла ее лицо. Черные, немного волнистые, лоснящиеся волосы выглядели бесподобно, да и сама дама была весьма хороша собой. Широкие брови, немного широкий нос и широковатое лицо у другой бы превратились в недостатки, но у этой незнакомки они гармонично соединились в нечто приятное. Природа одарила ее деревенской, простоватой красотой, при всем том ей хотелось любоваться; ее несоразмерно полная нижняя губа говорила о сладострастии. На вид Акантхе было лет двадцать шесть, может, больше.
Неожиданно, пока Маргарита ее разглядывала, незнакомка открыла глаза – голубые, однако… ее расширенные, вопреки яркому дню, зрачки были словно безлунная, колдовская ночь. Такие выразительные очи звали сокольими.
– Как вы? – ласково спросила Маргарита на меридианском. – Вы упали с лошади к реке, – так ваш супруг сказал. Он уехал за лекарем, а вас принесли сюда, в особняк у деревни Нола… Меня зовут герцогиня Раннор… дама Маргарита.
– Так голова гудит, – слабым голосом прошептала женщина. – Я вас, Ваша Светлость, с трудом вижу – всё расплывается…
– Дама Маргарита – называйте меня так.
– Превелико благодарю за заботу, за милость, дама Маргарита…
– Не стоит – пустяки, никаких хлопот. Может, вы пить или покушать желали бы?
– О, не желаю быть обузой. Лучше мне встать, – попыталась приподняться Акантха.
– Полежите еще, – опустила ее Маргарита на подушки. – Поспите, если желаете. Ваш супруг и лекарь будут не раньше, чем часов через шесть – как раз к обеду. Давайте я помогу вам снять платье – его приведут в порядок.
– Вы столь добры… и столь прекрасны, словно Ангел Божий…
Маргарита улыбнулась, ничего не ответив, но похвала была ей приятна. И еще она чувствовала необъяснимую симпатию к этой черноволосой, едва знакомой женщине. Когда Акантха в знак признательности поцеловала ее руку, Маргарита смутилась и порозовела.
– Не стоит… – повторила она. – Никаких беспокойств…
Серьезных ушибов не виднелось на теле Акантхи, следов крови на ее одежде тоже, однако, когда Маргарита вернулась с завтраком в свою спальню, странница уже спала. Оставив поднос на высоком столике, она тихо вышла и направилась в детскую, к дочери. Там была не только Тасита, но еще и Беати.