Три цветка и две ели. Третий том
Шрифт:
– Ах здорово! – обрадовался Филипп. – А в скоко обойдется сокол?
– Смотря какой. Белый орзенский кречет стоит как пара породистых скакунов… Самка еще дороже. Еще нужен сокольничий, а он получает жалование как капитан корабля – сто двадцать восемь серебряных монет в день, его помощник – пятьдесят. Вот и считай – сорок золотых за пару соколов и шестьдесят на жалование сокольничим, не считая стола для них и подарков к празднествам. Всего сто золотых в год!
Присвистнув, Филипп взъерошил свои русые волосы.
– Говорю же, – усмехнулся Рагнер, – ружье лучше любого сокола. Его можно купить за два золотых или даже меньше.
– А рыцарю скока
– А рыцарю сколько в день платят! По заслугам рыцарь получает. На Священной войне благородному рыцарю полагается минимум девяносто шесть серебряных монет в день. Неблагородному, как ты, – сорок восемь. После твоего возраста Послушания, я возьму тебя на службу кем-нибудь. Твоей сестре, к примеру, нужен конюший. Будешь следить за ее кобылой, запрягать ее, иметь помощника-мальчишку в конюхах, сопровождать везде сестру на выходах, помогать ей садиться в седло. Начнем с шести сербров. Каждый год, если я буду доволен, как ты служишь и как сдаешь экзамены, я буду повышать оплату. К восемнадцати годам можешь иметь двенадцать сербров в день. А там, гляди, станешь моим оруженосцем – это сорок восемь сербров в день.
– Ах! – не верил своим ушам Филипп. – Шесть серебряных монетов в дню! Это же две золотых в году! Ах! Стока же дядя Жоль в лавке доходовал! А раньшее можное? Пожааалуйста… – скорчил он «очаровательное личико»: распахнул умоляющие глаза, сжал и выпятил губки.
– Филипп, новых два правила! – разгневался черствый герцог Раннор. – Никаких «раньшее можно»! Если и можно – то это будет награда за заслуги, а не просьба! Второе правило – болтать без приказа запрещается. Если я прикажу – жужжи из своей мухоловки, как одержимый, а без приказа – молчи, в разговоры старших не лезь, отвечай, лишь когда тебя спрашивают!
Филипп на этот раз не подумал обижаться – две золотых монеты двумя солнцами ярко озаряли его разум и слепили в оба глаза.
Они ехали среди лесочка, по берегу горной долины и вдоль реки Аэли, – искали спуск с крутого обрыва, чтобы настрелять куликов и хоть что-то принести домой. Близился второй час дня, солнце грело жарко; великолепие природы поражало взор – клубящиеся, зеленые возвышенности, гряда дымных, призрачных гор, река внизу даже не голубая – нежно-бирюзовая, то широкая и спокойная, то в порогах и водопадах, то разветвляющаяся на ручьи, то сходящаяся в похожие на озерца затоны.
«Боже, неужели всю эту красоту ты создал для нас?» – подумал Рагнер, вспоминая, что так думал и зимой. Ох, как же ему не хотелось умирать, оставлять этот красивый мир, своих любимых женщин и дорогих друзей. Собаки трусили рядом – какие же замечательные собаки! «Собаки умеют быть счастливыми, в отличие от людей, и умеют любить так, как людям не дано…»
– Рагнер, – сбил его с мысли Лорко, – ты тама полягчай вся жа с Фильпё, а? Не наделавай из ученику такогого жа, как ты самай!
– Чем я плох? – удивился Рагнер. – Я герой Лодэнии!
– Ааа… а болтали дажа, дча ты скопец, затем и злобствуешься на всей мир и мужей в ём. Девствянником небось был до двацати, а то и большай.
– Да нет! Это всё неправда! – теперь обиделся Рагнер. – И я еще до Сольтеля в лупанар раз сходил и после раз, к Ноллё… И вообще, раньше Целомудрие было рыцарской Добродетелью! Мой наставник, Атрик Гельдор, воспитывал меня по старым правилам, по старым добрым правилам! Блуд и разврат, Лорко, рыцаря не красят, но красит его Верность. А в Ларгосе верность красит не только рыцарей – там тебе жена как даст по башке – и всё, считай… – тяжело вздохнул
– Вот, я и говорю, будёт, видать, Фильпё девсвянником ащя долгая…
– Лорко, довольно. Он мелкий всё равно еще для этих дел. И потом, я еще не решил – возьму ли его в Лодэнию, и он тоже еще не решил…
Они вышли к относительно пологому склону долины, спешились, направились к реке. Аэли в этом месте разлилась мелким, журчащим ручьем; видны были камни, и даже подплывающие к берегу, похожие на щучек рыбёшки. Вдруг Рагнер услышал далекий треск, словно кто-то продирался сквозь кустарник, ломая ветки. Он замахал остальным спрятаться в кусты, сам открыл пороховую полку ружья, опустил курок с пиритом на колесико – приготовился. Через миг на другой берег реки стремительно выбежал крупный, рогастый олень и, не снижая скорости, понесся в воду – а когда он уж выбрался на тот берег, где притаились охотники, то грянул пороховой гром, что прокатился эхом по долине, что достиг гор, небес и облаков. Олень же почти одновременно со звуком грома пошатнулся, сделал пару неуверенных шагов и свалился на бок. Лодэтчане и Филипп шумно возликовали: вот это добыча, вот это победа! И пусть даже они ничего для этой победы не сделали – неважно – колесо Фортуны, как известно, катится впереди крылатой богини победы.
Раненый в грудь олень еще хрипел, когда везунчики подбежали к нему. Он с укором смотрел на Рагнера, из его красивых глаз будто текла слеза. Неожиданно Рагнер понял, что не может его добить. «Сильный пожирает слабого, – сказал он в свое оправдание оленю, – не я придумал такой порядок, я просто по нему живу. Разве я виноват, что Создатель не дал тебе зубов или рук, не вложил в них меча или ружья? Может, боги сделают тебя, мужик, в новой жизни волком. А меня оленем…»
Оленю пустил кровь Лорко – точным ударом любимого ножичка проткнул ему шею, после чего охотники собрали в чашу теплую кровь и, довольные, распили ее. Филипп кривил лицо, но пару глотков сделал. Оставалось немного – уволочь оленя восвояси, да на другой берег высыпали гончие собаки, принявшиеся возмущенно тявкать, а затем показались четыре всадника. Помедлив с минуту, два из них направились через реку к тем, кто украл их победу над зверем, украл их добычу.
В самом глубоком месте ручья вода не доходила лошадям и до груди: два всадника быстро приближались. Рагнер видел худощавого мужчину с заостренными чертами лица, впалыми щеками и тонкими губами. Темные, короткие волосы, старомодная прическа (почти как у послушника, но с короткой челкой), внимательные, жесткие, темно-карие глаза; строгое, темное убранство, скромная конская упряжь. Следом за ним гордо ехал мальчик лет семи, светловолосый, светлоглазый, с большими вывернутыми губами, из-за каких он походил на утенка. Носил этот отрок красный охотничий наряд, один сидел в седле, держал в правой руке, положив его на плечо, маленький арбалет.
– Кто вы такие?! – грубо спросил «злой граф» Винси Мартиннак, когда конь под ним еще шлепал копытами в воде.
– Владетеля имению Нола! – ответил Лорко.
– Бароны, – презрительно фыркнул Мартиннак. – Мы гнали этого оленя по полям и холмам более двух часов! Он наш! Советую каким-то там баронам со мной не ругаться, а помочь переправить оленя на тот берег – и тогда мы жалуем десятину мяса вам в благодарность.
– Да, мой друг и брат – барон, но не какой-то. Я же герцог, – сказал Рагнер и оскалился, показав серебряные зубы. – Из Лодэнии, как и мой друг.