Шрифт:
Сергей Николаевич МАРТЬЯНОВ
ТРИ КАМЕШКА
Рассказ
Накануне Первого мая Батурин вместе с двумя работницами фабрики выехал на подшефную заставу. По совести говоря, ему не очень хотелось ехать. Собиралась компания, договорились после демонстрации махнуть за город, подышать воздухом, выпить на лоне природы. К тому же на своем веку он повидал такое, что границей его теперь не удивишь. "Пускай поедет кто-нибудь другой, помоложе", - отнекивался Батурин.
Но директор фабрики Халида Ибрагимовна Ахундова, женщина энергичная и властная, и слушать не хотела об этом.
– Да вы что, Михаил Иванович?
– удивленно говорила она.
– Кого же нам послать, как не вас? Вы человек бывалый, фронтовик, солдатам будет интересно вас послушать.
– Интересно!
– усмехнулся Батурин, хотя напоминание о прошлых боевых заслугах и польстило ему.
– А как же?
– настаивала Ахундова. Вы начальник отдела кадров, в курсе всех дел на фабрике. Кому же, как не вам, рассказать о наших людях, о наших достижениях?
Пришлось согласиться. Больше всего подействовал довод, что он единственный мужчина на фабрике, достойный возглавить делегацию шефов. Может, это и так: фабрика швейная и на ней работают почти одни женщины. А директор не хотела отпускать работниц одних.
– Вы уж там присмотрите за ними, - наставительно сказала она.
– На границу едут. Как говорят, бедняка и на верблюде скорпион ужалит.
– Ничего с ними там не случится, - успокоил Батурин.
– А вот головы им солдаты закрутят.
– Это не страшно. Может, женихов найдут.
"Не хватало еще, чтобы я сватом был", - недовольно подумал Батурин и всю дорогу напускал на себя строгость. В поезде читал газеты, нацепив на нос очки, а в машине, высланной за ними с заставы, торжественно и молчаливо сидел рядом с шофером. Девушек звали Марусей и Дусей, обе они прожили на свете столько, сколько один Батурин, были смешливы и казались ему на одно лицо. И в поезде, и сейчас, в машине, они болтали какую-то чепуху, а когда он оборачивался к ним - замолкали, переглядывались и прятали смешки в ладошки. Шофер-пограничник, красивый молодой парень, так и вострил уши.
– Далеко до заставы?
– спросил у него Батурин.
– Не очень, - ответил шофер.
Слева от дороги виднелось море, хмурое, невыразительное, все в белых барашках, которые сверху казались застывшими. В небе клубились два яруса облаков. Верхние, светлые и легкие, стояли на месте, а нижние - косматые и налитые дождем - бежали на сушу. Зрачок солнца выглядывал то из-за одного, то из-за другого облака, пристально и сердито смотрел на землю.
Дорога была узкой. С одной стороны над нею поднимались отвесные скалы, из трещинок в них сочились подземные воды. По другую сторону, в зеленых чащобах, таились обрывы. "В случае чего, - по старой фронтовой привычке определил Батурин, - на дороге можно надолбы врыть. Ни один танк не пройдет".
В море, недалеко от берега, Батурин увидел неподвижно застывший катер. Вдоль мачты свисал зеленый вымпел.
– Сторожевой?
– спросил Батурин.
– Да, - ответил шофер.
– Это хорошо...
– Страдают от жары ребята, - посочувствовал шофер.
Девчата притихли. Но пограничник был не очень-то разговорчив.
Неожиданно за поворотом возник полосатый шлагбаум. Возле него стоял пограничник с карабином в руке. Подняв шлагбаум, он подмигнул шоферу и отдал честь Батурину.
Маруся и Дуся тотчас же удивились: почему их даже не остановили?
– А зачем?
– объяснил Батурин.
– Вы еще только с поезда сходили, а он уже знал, что это Мария Светловидова и Евдокия Карпенко к ним едут.
Шофер уважительно взглянул на него и спросил:
– Вы что, на границе служили?
– Я, брат, ваши порядки понимаю, - отозвался Батурин.
Справа внезапно показались какие-то строения.
– Застава?
– спросил Батурин.
– Да, - коротко ответил шофер.
– Ой, правда?
– одновременно воскликнули Маруся и Дуся.
Они с любопытством разглядывали черепичные крыши, ажурную вышку, ровный плац. Застава стояла на берегу небольшой красивой бухты, вдоль которой широким полукружием протянулся пляж. Пляж был непривычно чист и пустынен, белый шнурок прибоя еще больше подчеркивал его девственную неприкосновенность.
– А это зачем? Обозначают границу?
– показал Батурин на два высоких шеста, торчащих на пляже - один совсем близко, другой чуть подальше от воды.
– Так точно, - подтвердил шофер.
– Ой, мама!
– крикнула не то Маруся, не то Дуся.
– Значит та половина пляжа уже не наша и вон те горы тоже не наши?
– Не наши, не наши...
– пояснил Батурин с ворчливой снисходительностью.
Двухэтажное оштукатуренное здание заставы походило на школу или колхозный клуб. Но в каменной ограде, опоясывающей постройки, зияли узкие амбразуры, а с внешней ее стороны виднелись огневые точки и ходы сообщения. "Крепко устроились", - отметил про себя Батурин.
На этом, пожалуй, кончались приметы, которые бы могли привлечь наметанный глаз бывшего военного. Во дворе было по-больничному чисто. Подметенные дорожки, подстриженные кусты, нарядные клумбы. Два уютных домика с верандами, еще какие-то постройки, одинаково побеленные, с огнетушителями на стенах. Кроме часового, двух-трех солдат, голых по пояс, и двух ребятишек, притихших при появлении машины, во дворе не было ни души.
Маруся и Дуся тотчас же принялись отряхиваться и причесываться, а к Батурину подошел большой белый кот, доверчиво потерся о штанину. Одна из девушек хотела его погладить, но кот в руки не дался и юркнул под машину. "Застава - родной дом пограничника", - прочитал Батурин на красном полотнище, натянутом над входом в помещение. Двери были распахнуты, виднелся темноватый прохладный коридор.
Ребятишки, диковатые и горластые мальчик и девочка, сорвались с места и, размахивая деревянными ружьями, с криками: "Стой! Руки вверх!" скрылись за углом казармы.
Но вот на крыльцо вышел высокий, сухощавый офицер с энергичным смуглым лицом.
– Майор Гусейнов, начальник заставы, - представился он и пожал руку Батурину, Марусе и Дусе.
– Извините, что задержался. Звонили по обстановке, - и белки его глаз сверкнули какой-то странной, хищной улыбкой.
Несмотря на жару, он был в сапогах и зимней гимнастерке, туго перетянутой ремнем. Маруся и Дуся сразу заробели при нем, а Батурин отметил про себя его отличную строевую выправку.