Три карата в одни руки (сборник фельетонов)
Шрифт:
Лично я, дорогие читатели, не берусь категорически утверждать, что просьбу бабушки следовало непременно удовлетворить. В равной мере не стремлюсь я доказывать, что ей следовало резко отказать. К вопросу настырного бюрократизма, который я предлагаю вам рассмотреть, сам по себе колодец имеет косвенное отношение, а именно: как источник сюжета.
Исполком переслал заявление бабушки главному архитектору Александрии, а тот ответил буквально следующее:
«На Ваше заявление о строительстве колодца общего пользования сообщаем, что отдел главного архитектора города согласовывает
Место строительства Вам необходимо согласовать с уличным комитетом данного района. Главный архитектор В. Ф. Тетушкин».
Несколькими днями позже бумага обогатилась еще одной припиской: «Место строительства общественного колодца по ул. Петровского согласовано мной совместно с представителями горкоммунхоза и отдела архитектуры. Пред. кварткома № 33 Брусенцов».
Читатели, которые пограмотнее, скажите прямо: разрешили бабушке построить колодец или нет? Считаете, разрешили? Так вот, вы заблуждаетесь в той же мере, что и бабушка. Впрочем, нет, не все. Председателя исполкома зачислить в заблуждающиеся никак не могу. Не имею права.
Когда заявительница, сконцентрировав в мощный финансовый кулак все свои пенсионные сбережения, обратилась к строителям, когда те вырыли и забетонировали новый колодец, когда две и одна четвертая часть улицы начали им пользоваться, поступила жалоба от оставшейся четвертушки улицы: им, как оказалось, к новому колодцу ходить не с руки. Или, точнее, не с ноги.
Четверть улицы на одну бабушку — численный перевес был явно не на ее стороне. А посему горкоммунхоз повелел: считать колодец во дворе, как и прежде, общественным источником. Что же касается нового колодца, то он тем более принадлежит общественности, так как расположен на улице.
— Как же так? — изумилась бабушка. — Ведь я же платила свои. Кто мне их вернет?
— Никто, — авторитетно разъяснили в коммунхозе. — Вы наказаны материально за самовольное строительство. Разрешения по правилам выдает исполком. А у вас на руках только согласование главного архитектора.
— Да не знаю я никакого вашего архитектора! Я ведь писала заявление в исполком.
— Значит, впредь будете знать!
Не знаю, насколько уместно слово «впредь» в применении к бабуле, которой далеко за семьдесят. Да и не в этом соль нашего рассказа. Главное произошло впоследствии.
Вы, вероятно, обратили внимание на одно обстоятельство: сколь ни старался я живописать подробности биографии какого-то периферийного колодца, одного из многих миллионов колодцев, продырявленных в нашей земле, для широкой общественности эта история не представляет жгучего интереса. Именно эта объективная деталь легла в основу тактики, избранной городскими властями в борьбе с жалобами бабушки.
По первой ее жалобе была создана комиссия, которая скупо осветила ход событий, обвинив старушку в глубоко ошибочном толковании слова «согласование». Вторая жалоба привела к созданию второй комиссии, которая уже не лезла в колодец, а просто объявила выводы первой комиссии безукоризненными. Третья комиссия признала работу первых двух замечательной. Четвертая комиссия даже не явилась на место, но похвалила за принципиальность три предшествовавшие. Пятая комиссия…
А
А потом добавить, как это сделал председатель исполкома:
— Слать комиссии вслед за комиссиями — это бюрократизм. А мы с ним боремся! Четверть улицы на нашей стороне!
— Это прекрасно, но бабушка…
— А при чем тут бабушка?
Ленивая молния бюрократа
Тратишь без толку время, деньги, а каблуки в хождениях по конторам истаптываешь до зеркальной глади — и все же не это самое обидное.
Нервничаешь, томишься в сумрачных учрежденческих предбанниках, теряешь аппетит, сон и человеческое достоинство, с отвращением к самому себе закупаешь шоколадные наборы, а потом искательно ловишь насупленный взгляд канцеляриста — но и не это самое противное.
Отпрашиваешься с работы, днями напролет ожидаешь разные комиссии, бесцельность которых раздражающе очевидна, — но и такое можно снести.
Хуже всего вечером, на границе между сегодняшней утомительной бестолковщиной и завтрашней пугающей неизвестностью. Садишься на диван, вытягиваешь гудящие после стояния в очередях ноги и думаешь: в чем ошибка? Ведь была же ока, эта ошибка, если нормальная жизнь вдруг превратилась в унылое существование. Где, когда, зачем и почему ты ее допустил?..
Да, жизнь текла приемлемо. За окном синел снег, лучилась лампа под абажуром, в прозрачном стакане отсвечивал густой чай, по цветному телевизору «Рубин-714» полнокрасочно давали «Миллион за улыбку». Семья — мать и сын-студент — расслабленно вкушала заслуженный отдых.
Была здесь ошибка? Не было ошибки.
Вдруг краски в телевизоре заплясали, линии свернулись жгутом, сын-спортсмен рывком рванулся к розетке, выдернул вилку. Стало тихо, но тут же в отключенном телевизоре что-то затрещало. Затем в квартире вдруг погас свет, и в полной темноте из телевизора отвесно вверх взметнулся невысокий, но ослепительно яркий столб пламени.
— Я гашу пламя, ты звони ноль-один! — распорядился сын. Пожарные прибыли двенадцать минут спустя, втащили шланги, а еще через пять минут о случившемся напоминали лишь обгоревший остов телевизора, запах гари да потоки воды, струившиеся по полу.
Была ли здесь ошибка?
— Вы действовали безошибочно, — похвалили хозяев пожарные.
Чуть позже, когда офицер пожарной роты составлял надлежащий документ о происшествии, он похвалил хозяев еще за одну предусмотрительность: телевизор, оказывается, состоял на абонементном обслуживании в телеателье № 4, а это означало, что в самовозгорании аппарата (давайте, читатель, потихоньку привыкать к этому термину) вины хозяев во всяком случае нет. Если ателье правильно проводило обслуживание, то виноват завод-изготовитель. Если завод создал безупречную конструкцию, то виновато ателье.