Три короны для Мертвой Киирис
Шрифт:
— Ох, Раслер, — мейритина грустно улыбнулась в ответ, — что мы натворили?
— Ошиблись, Киирис. Смертным свойственно ошибаться. Уходи, пока я держу ее. Не уверен, что на это у меня осталось так уж много времени и сил.
— Раслер, мы должны сделать то, что ты говорил. Чтобы спасти его.
— Обязательно, Кровь богов. И пусть нам помогают боги, которые еще не брезгуют слышать наши молитвы. Я буду ждать тебя здесь. Ты знаешь, что нужно делать.
Глава двадцать четвертая
— Дэйн! Дэйн!
Киирис налетела на перегородивших
— Дэйн, пожалуйста, нам нужно поговорить!
Мейритина отчаянно заколотила кулаками по стальным нагрудникам, но мужчин это вряд ли хоть сколько-то обеспокоило. Они стояли на ее пути, словно черная скала, о которую она сможет разве что убиться, но и в таком случае не пройдет.
Дверь за спинами гвардейцев распахнулась, и Киирис с облегчением выдохнула, когда увидела за ней Дэйна.
— Пожалуйста, мой император, впусти меня, — взмолилась она. Гордость, сила, желание быть несгибаемой — все это больше не имело никакого смысла, стало незначительным и лишним, потому что истинные чувства давно взяли верх над шелухой. — Прошу тебя, Дэйн.
Он сделал жест гвардейцам — и те отступили.
Киирис проскользнула в комнату, дождалась, когда Дэйн закроет дверь и вопросительно посмотрит на нее отнюдь не с самым радушным видом. Она скользнула взглядом по комнате — и оцепенела, когда увидела на стойке начищенный до зеркального блеска его боевой доспех.
— Киирис, в чем дело? — Дэйн проследил за ее взглядом. — Мое к тебе отношение не дает тебе права врываться ко мне в покои, да еще и с таким эффектным воплем. Мне кажется, я предельно четко обозначил, что не могу уделить тебе время сверх того, что мы провели днем.
— Ты не должен ехать, мой император, — выпалила она. — Ты должен остаться здесь.
— Что за ересь? — Дэйн нахмурился и рубины в его короне зловеще вспыхнули алым.
— У меня было видение о тебе. — Киирис потребовалось все мужество, чтобы произнести следующую фразу. — Тебе не вернуться живым. Я слышала твои предсмертные слова, мой император.
— В таком случае, мне остается лишь попросить тебя исполнить мое пожелание на сметном одре. Полагаю, ты исполнишь его хотя бы из уважения к моим костям.
— Что ты такое говоришь?
— Я говорю, что никогда, ни разу с тех пор, как повел в бой свою первую армию, не прятался за спинами своих солдат. Лишь трусы боятся смерти в бою, а трусы не становятся императорами, Киирис. Знаешь, почему моя армия никогда не знала поражения в бою? Потому что я всегда стоял перед солдатами и они верили, что смерть найдет их там же, где она, возможно, найдет и их императора. И это в некоторой степени делало нас равными. Я становился простым солдатом, они становились подобными мне. Людям нужно чувствовать себя чем-то большим, чем мясо, которое должно сдохнуть за чьи-то амбиции.
Киирис с трудом выдохнула.
— Даже ты не можешь быть таким упрямым и самонадеянным.
— Как раз я и могу, — отмахнулся от ее слов Дэйн. — Думаешь, я стал бы тем, кем стал, если бы боялся умереть? Единственная вещь, которая меня страшит — вероятность того, что империя перейдет в руки человека, который не сможет
Император прошел до стола, на котором лежала придавленная каменными фигурками карта. С видом хозяина, он положил ладонь поверх начертанного контура Нэтрезской империи.
— Как только мое сердце остановится, Киирис, все это затрещит по швам. Думаешь, Рунн способен править так же разумно и жестоко?
— Нет, — без раздумий ответила она. — Никто из Наследников не сможет заменить тебя, и именно поэтому, мой император, тебе не следует так бездумно разменивать свою жизнь.
— Это решено, мейритина. Армия не пойдет в бой без своего императора. А от исхода этого боя зависит жизнь каждого крестьянина, каждого ремесленника, каждого мужчины, женщины и ребенка. В этот раз нам нужно что-то гораздо большее, чем просто удача и отвага. И сейчас это единственное, что меня беспокоит, но никак не твое пророчество, даже если я уверен, что оно — правдиво.
— Это… бессмысленно.
— Я поступил бы точно так же и для наших с тобой детей, Киирис.
— Но их не будет, если ты умрешь!
Она набросилась на него, как фурия, слепо колотила ладонями по груди. Что за осел! Проклятый упрямец! Безумец!
Дэйн мягко перехватил ее запястья, уткнулся губами ей в макушку и выждал, пока Киирис кое-как совладеет со своими чувствами.
— Почему ты не сказал мне про то, что это сделал Раслер? — Она была уверена, что ни за что в жизни, даже под пытками, не станет расспрашивать об этом, но вопрос родился сам собой, против ее воли.
— Разве это имеет значение?
— Для меня — да.
Дэйн подхватил ее на руки, попятился и сел на кровать, а Киирис посадил себе на руки. Его взгляд потеплел, но лишь от того, что теперь усталости там было больше, чем вездесущего упрямства.
— Я говорил тебе, что люблю своих братьев, хоть их поступки порой испытывают мое терпение. Судьбе было угодно сделать меня старшим и с момента, как замок огласил крик новорожденного Рунна, я знал, что мне предстоит заботиться о его благополучии. Позже, когда появился Раслер, забот стало вдвое больше. И, кажется, я был отвратительным братом.
— Мне кажется, ты был лучшим братом на свете. — Она ни капли не лукавила.
— Вероятно, это могут с точностью сказать только наши потомки. Раслер… Он не виноват, в том, что сделал. — Дэйн ненадолго умолк, как будто мысленно вернулся в прошлое, чтобы вспомнить и заново пережить те события. — Он всегда был немного странным, Киирис. Замкнутым одиночкой, который сам себе на уме. Мы все знали, что с ним будет много хлопот, но никто и помыслить не мог, что в итоге Раслер окажется способен на такое. Им словно что-то… овладело. Не знаю, как объяснить. Когда я понял, что он собирается сделать, что было уже слишком поздно. Это целиком моя вина, Киирис, и мне наверняка придется дорого ответить перед богами за то, что не предотвратил это. А с другой стороны — все случилось так, как случилось. И тогда мой выбор был очень прост: сказать мальчишке правду, которая уничтожила бы его — или позволить ему верить, будто все случившееся моих рук дело. Поверь, я смалодушничал, когда взял вину на себя. Это было куда проще, чем сказать десятилетнему пацану, что он угробил небожителей и оторвал голову собственному отцу.