Три лица Януса
Шрифт:
Партийный вождь Кенигсберга, сорокапятилетний Эрнст Вагнер, не потерял присутствия духа в период общей паники. Он сумел навести в городе порядок, ежедневно выступал по радио с патриотическими речами, жестоко карал распустившихся подчиненных. Это он разжаловал президента полиции порядка Евгения Дорша в рядовые фолькштурмовцы, это он приказывал расстреливать мародеров на глазах специально приглашенных родных, это он начинал свои речи со слов: "Защита до последнего немца", а заканчивал словами: "Для нас солнце никогда не заходит... Мы никогда не капитулируем!"
– Вернер! Что вы делаете здесь?
– спросил Вильгельм Хорст, встретив Шлидена на Штейндамм.
Сам он только что вышел из дома № 176а, где разместился II отдел гестапо. Хорст узнавал у штурмбанфюрера Рюберга, как идет расследование диверсии на элеваторе.
– Возвращаюсь к себе после совещания в штабе, - сказал гауптман.
– Что нового на фронте?
– спросил Хорст.
– Можно подумать, что вы об этом знаете меньше меня, - обиженным тоном сказал Вернер.
– Бросьте, старина, нам ли обижаться друг на друга. Да еще в такое время...
– Что ж, у нас есть еще шансы, - сказал фон Шлиден.
– Оружия достаточно, боеприпасов тоже. И потом, новое средство фюрера...
– Завидую вашему оптимизму, Вернер.
– Хорст пристально посмотрел гауптману в глаза.
– Мы так и не пообедали тогда с вами, Вернер, - сказал оберштурмбанфюрер.
– Эта трагическая смерть вашего друга...
– Что вы курите, Вилли?
– Египетские, дорогой гауптман, - ответил Хорст, доставая из кармана шинели пачку.
– Вы просто чудодей, Вилли! В такое время - и египетские сигареты!
– Ладно вам, Вернер!
– улыбаясь, сказал Хорст.
– Закуривайте. И оставьте эту пачку себе. Вы тоже парень не промах. Умеете доставать неплохие вещи.
– Но сигарет таких мне не достать, - сказал, прикуривая от зажигалки, Вернер фон Шлиден. Рядом затормозил черный автомобиль.
– Алло, Хорст!
– послышалось из кабины.
– Оберст фон Динклер, начальник военной контрразведки, - тихо сказал Хорст Вернеру.
– В чем дело, господин оберст?
– спросил он, подходя к машине.
– Мне известно, что вы едете за город. Я еду тоже. Обергруппенфюрер считает, что нам лучше поехать вместе.
Вильгельм Хорст махнул Верлеру рукой и, согнув чуть ли не вдвое свое большое тело, полез в автомобиль начальника абвера.
Вернер медленно шел по Штейндамм, с грустью посматривая на безобразные развалины некогда красивых зданий, обрубленные осколками ветви деревьев и черный от копоти снег.
Сложные чувства охватывали его, когда он видел, как гибнет красивый город, творение рук многих поколений трудолюбивых, умелых людей. Он знал, что это город врага, и помнил те кадры немецкой кинохроники, где, в пламени и дыму, рушились дома Сталинграда и Киева, Севастополя и Минска.
Много лет Ахмедов-Вилкс не был на родной земле, а увиденное на экране попросту не укладывалось в его сознании. Очевидно, если б он. увидел все собственными глазами, его сожаление по поводу истерзанного Кенигсберга поубавилось... Порою среди исковерканных воронками улиц и мрачных сгоревших домов ему вдруг вспоминались родные горы, синяя Кайсу, бегущая в ущелье, и серые сакли аула, в котором родились и любили друг друга его отец и мать. Эти видения не мешали Сиражутдину. А вот он боялся, как бы они не завладели им полностью, старался прогнать их прочь. И только иногда позволял себе поразмыслить над судьбой, надевшей на него, сына дагестанского народа, мундир офицера германской армии.
"Кто же я больше?
– думал с улыбкой Янус.
– Дагестанец, латыш или немец?"
Надо сказать, что думать о себе как о немце Сиражутдин имел все основания. Несведущие люди часто считают, что разведчик и после многих лет работы в другой стране остается тем, кем был прежде. Разумеется, основные принципы останутся неизменны. Но годы жизни среди людей иной национальности, необходимость быть таким же, как они, накладывают свой отпечаток. У разведчика вырабатываются привычки, манера поведения, традиционные взгляды, составляющие существо национального характера согласно новому паспорту этого человека.
Сегодня Вернеру везло на встречи.
Откуда-то появился вдруг давнишний его приятель и собутыльник Гельмут фон Дитрих. Он был одет в новенькую шинель тонкого сукна со знаками различия оберштурмфюрера СС.
– Какая встреча!
– заорал Дитрих.
– Я иду и думаю: с кем мне обмыть звание? А тут гауптман навстречу! Пойдем!
– Мне нужно еще к себе на службу, - неуверенным голосом начал фон Шлиден.
– Брось ты это дурацкое сидение в кабинете! Никуда не отпущу. Хочешь, позвоню твоему шефу и скажу, что ты вызван в гестапо? А то и его можно пригласить!
Он засмеялся своей шутке, схватил сопротивляющегося Вернера за рукав и потащил к площади. Когда они вышли на площадь, Вернер увидел свежесрубленные виселицы. На них за ноги были подвешены люди. Около них стояли эсэсовцы с автоматами. На теле каждого повешенного доска с надписью: "Дезертир".
– Свеженькие, - сказал Дитрих.
– Вздернули их часа полтора назад. А за ноги - это моя идея!
Заградительные отряды эсэсовцев были выставлены на всех дорогах, ведущих из Восточной Пруссии на Запад... Один из таких отрядов задержал роскошную легковую машину, мчавшуюся со стороны Кенигсберга. Водитель хотел проскочить напролом, но автоматная очередь, ударившая в передние колеса, приткнула машину к обочине дороги.
Эсэсовцы выволокли из кабины мужчину средних лет в нарядной шубе и меховой шапке. В руке этот человек сжимал саквояж из желтой кожи. Командир заградотряда, штурмфюрер войск СС, подошел к человеку, которого держали сзади два эсэсмана, и вырвал из рук саквояж.
– Это произвол!
– завизжал человек в шубе.
– Я буду жаловаться! Вы знаете, кто я...
– Документы!
– отрывисто приказал штурмфюрер.
Дрожащей рукой человек вытащил из-за пазухи документы и подал их эсэсовскому офицеру.