Три лилии Бурбонов
Шрифт:
Генриетта Мария действительно обдумывала преимущества брака между гордившейся своим богатством Великой мадемуазель и любимым старшим сыном с целью использовать её состояние в интересах роялистов. Однако та мечтала выйти замуж за овдовевшего Филиппа IV и стать королевой Испании. Между тем Генриетта Мария очень беспокоилась о принце Уэльском, который на протяжении вот уже семи месяцев был разлучен со своим отцом. Она попыталась в письме убедить мужа приказать принцу присоединиться к ней и одновременно отправила весточку леди Далкейст в Эксетер с просьбой привезти к ней младшую дочь. Однако судно, перевозившее её письма, было захвачено недалеко от Дартмута. Капитан, которому они были доверены, попытался было
Ближе к концу 1645 года даже бесстрашная Генриетта Мария призналась своему брату, герцогу Орлеанскому:
– Положение моих дел в Аглии, как Вы знаете, настолько плачевно, что я не ожидаю ничего, кроме полного разорения, если Франция не поможет нам.
Она попросила брата использовать своё влияние на Анну Австрийскую и кардинала Мазарини, чтобы часть французских войск, возвращавшихся на зимние квартины из Испании, отправили в Англию. Тем не менее, Мазарини не захотел выделить для неё ни людей, ни денег.
Ей сообщили, что всё, что французское правительство могло для неё сделать, это разрешить ей собирать налоги в стране (а Генриетта Мария была настолько бедна, что считалось, что она не воспользуется разрешением) и обратиться к духовенству Франции от имени нужд короля Англии. Но вскоре королева воспрянула духом: Мазарини, несмотря на свои официальные отказы, тайно отправил ей значительную сумму денег, она также ожидала многого от крепнущей дружбы с Мишелем д’Эмери, заместителем казначея и одним из богатейших людей Франции. Однако вскоре тот убедил Мазарини уменьшить Генриетте Марии пенсию под тем предлогом, что большую часть денег она всё равно отсылает мужу. Д’Эмери немало попил крови и у Кристины, когда ещё при Ришельё был назначен послом в Турин и пытался сделать Савойю придатком Франции. Таким образом, этот офранцуженный итальянец сыграл роковую роль в судьбе обеих сестёр.
Генриетта Мария так и не смогла убедить Мазарини пойти на открытый разрыв с парламентской партией в Англии, силу которой он начинал ценить.
– Я не нашла способа привлечь Францию в Ваших интересах так решительно, как я ожидала, - с грустью написала она Карлу.
Поэтому в начале нового 1646 года она в отчаянии обратилась к плану, который до сих пор отвергала – о союзе с Шотландией. Таким образом, Карл I начал в Оксфорде роковые переговоры.
– Что касается шотландцев, - писал он жене, –я обещаю тебе приложить все возможные усилия и усердие, чтобы договориться с ними, потому что ценой будет отказ от Англиканской церкви, с которой я не расстанусь ни при каких условиях. Ибо, уверяю тебя, я практически не вижу разницы между созданием просвитерианского правительства и подчинением Римской церкви. Поэтому разбирайся в этом деле сама…
Тем временем французский двор устроил грандиозные торжества по случаю визита юного Людовика ХIV в парламент. Кроме того, в Пале-Рояле был дан великолепный бал в честь Марии Гонзага, королевы Польши. Генриетта Мария не могла отказаться от приглашения на празднества, в то время как Карл I готовился к отъезду на север и 4 апреля сообщил жене, что шотландцы прислали за ним лошадь, которая должна была отвезти его в Харбор. Наконец, король, несмотря на уговоры своих советников, покинул Оксфорд и 24 мая прибыл в лагерь шотландцев в Ньюарке.
В это время Эдвард Хайд доставил принца Уэльского на остров Джерси, губернатором которого ещё в прошлом году король назначил Джермина. Генриетта Мария настойчиво требовала, чтобы её старшего сына тайно перевезли к ней в Париж. Свои страхи и надежды она доверила только сестре Кристине:
– Я думаю, что он скоро будет здесь. Нелегко видеть, как его изгнали из его страны, но утешением будет, если Бог вернёт его мне… поскольку он имеет для меня такое большое значение, что пока он у меня в безопасном месте, я никогда не отчаюсь в наших делах.
– Кроме того, - откровенно добавляет она, - должна признаться, что он мой любимчик.
Но тут в дело неожиданно вмешался Джордж Дигби, после поражения при Нейзби сбежавший в Ирландию. Там у него возник план поставить во главе роялистского движения на Острове наследника престола. С этой целью в апреле он приплыл с двумя фрегатами на Джерби в надежде заманить принца на борт корабля. Тем не менее, Эдвард Хайд, посвящённый в этот план, отговорил его от похищения наследника и Дигби отправился в Париж, чтобы заручиться согласием Генриетты Марии. Он надеялся на своё влияние на королеву, которая ещё в прошлом году написала ему:
– Что касается меня, то я виновата только в одном – я хороший друг, и думаю, что Вы знаете это.
Дигби действительно это знал, но когда он прибыл в Париж со своим планом, королева усомнилась, в своём ли он уме. В свой черёд, Мазарини, узнав обо всём, предложил свой план: Генриетта Мария должна отправить своего посла в Лондон, чтобы предъявить ультиматум мятежникам, и, когда те наверняка отклонят его, объявит от имени принца Уэльского им войну, в то время как тот, оказавшись на французской земле, получит в своё распоряжение достойную его армию. Таким образом, Дигби приехал с одним планом, а уехал с другим. В свой черёд, Карл I приказал жене немедленно послать за их старшим сыном, и Джермин с многочисленной свитой отправился вслед за своим другом на Джерси. Даже при таких обстоятельствах в Совете принца разгорелся горячий спор, но когда юноша продемонстрировал решимость подчиниться приказу матери, его советники, кроме одного, решили остаться на острове, чтобы посмотреть, как дальше будут разворачиваться события. Это было актом недоверия не только к королеве, но и к Джермину, который предлагал за большую сумму передать Джерси французам.
По словам Хайда, принцу был оказан во Франции весьма скромный приём:
– Трудно поверить, с каким неуважением отнеслись к нему.
Лето 1646 года выдалось чрезвычайно жарким. Анна Австрийская удалилась в Фонтенбло, где со своими фрейлинами совершала прогулки по парку или купалась в реке с маленьким королём, одевшись в специальный костюм из серого льна, из-за чего её «честь не пострадала», по словам госпожи де Мотвиль. Так как все придворные кавалеры старше шестнадцати лет отправились сражаться во Фландрию, известие о прибытии принца Уэльского в Сен-Жермен вызвало переполох при «женском дворе». Но когда Генриетта Мария прибыла с сыном в Фонтенбло, то обнаружила, что дворец пуст. Оказалось, что Мазарини хотя и не возражал против приезда принца во Францию, в то же время не хотел торжественной встречей заранее раздражать английский парламент, желая представить всё просто как дружеский визит к родственникам.
Сделав вид, будто ничего не произошло, Генриетта Мария поинтересовалась, в каком направлении уехала регентша и последовала тем же маршрутом. На одной из прямых дорог, пересекавших лес Фонтенбло, гости, наконец, догнали французский двор. Свита Анны Австрийской с нескрываемым интересом наблюдала за тем, как из запылённой кареты появилась сначала знакомая фигурка английской королевы, за которой следовал высокий молодой человек. Генриетта Мария представила сына сначала королю Франции, а потом – его матери, которая, обняв Карла, представила его Великой мадемуазель. Последняя, как и госпожа де Мотвиль, оставила в своих мемуарах свои первые впечатления от принца. Но если подруга Анны Австрийской пишет, что наследник английского престола был хорошо сложен, а смуглый цвет его лица превосходно сочетался с прекрасными чёрными глазами, и что только рот у него был большой и некрасивый (как у матери), то племянница Генриетты Марии выказала меньший энтузиазм: